Переулок Мидак (ЛП)

— Дорогая Тити… Успокойся, ты обо всём узнаешь в своё время. Разве тебе не известно, что уже завтра ты станешь обладательницей ослепительной красоты, знаменитостью?… Таким чудом ты будешь обязана этому дому. Или ты полагаешь, что с небес сыпется золото и алмазы?… Нет, моя дорогая, в наши дни с небес сыпятся только осколки снарядов. А теперь подготовься встретиться с портнихой. Однако извини меня, я вспомнил одно важное дело — что следует тебя отвести в мою школу — я там инспектор, дорогая моя, а не сутенёр, как ты вчера назвала меня. Надень эту накидку и эти туфли…

Он подошёл к туалетному столику и принёс жёлтый шарообразный флакон с металлическим ободком, к которому была присоединена красная резиновая трубочка. Направив его в её сторону, он нажал на трубочку, выпустив ей в лицо чистую благоухающую жидкость. Поначалу она задрожала и всхлипнула, затем покорилась аромату с каким-то изумлением и облегчением. Он сам надел на неё накидку и поднёс туфли, в которые она обулась. Взяв её под руку, он проводил её в другую комнату, а оттуда — в прихожую. Вместе они направились к первой двери справа, и он предусмотрительно сказал:

— Смотри, не проявляй стыдливости или страха… Я же знаю, что ты отважная и не пасуешь ни перед чем…

Это предупреждение подействовало на неё, приведя в чувства, и она бросила на него резкий взгляд, равнодушно подняв голову. Он улыбнулся:

— Это первый класс в школе… Класс арабского танца…

Он открыл дверь и они вошли. Она увидела перед собой прелестную среднего размера комнату с гладким деревянным полом, почти пустую, если бы не несколько стульев, сложенных один на другой справа, да большой стенд в дальнем углу. Две девушки сидели рядом на двух стульях, а в центре стоял юноша в белом тонком шёлковом джильбабе с поясом. Головы всех присутствующих развернулись в сторону вновь пришедших, а губы раздвинулись в приветственной улыбке. Фарадж Ибрахим твёрдым тоном, указывающим, что он и впрямь был там хозяином, произнёс:

— Доброе утро… Это моя подруга Тити…

Девушки кивнули в знак приветствия, а юноша жеманным изнеженным голосом произнёс:

— Добро пожаловать, сестрица.

Тити ответила на приветствие с некоторым смущением, бросив долгий взгляд на странного юношу — хотя ему минимум было лет тридцать, но выглядел он куда моложе: простые черты, подведённые сурьмой глаза, накрашенное как у женщин лицо — подводка, румяна, пудра, блестящие от вазелина курчавые волосы. Ибрахим Фарадж улыбнулся и представил его:

— Сусу, учитель танцев.

Сусу словно бы хотел представиться ей по-своему, каким-то особенным образом, и указал на двух девушек, что сидели рядом, подмигнув им: и те сразу же начали аплодировать в унисон. И учитель стремительно пустился в пляс, легко и мягко извиваясь, словно змея. Движения его тела вызывали изумление, как будто у него не было ни костей, ни суставов, или скорее, как если бы оно было куском наэлектризованной резины. Всё в нём тряслось без остановки: зад…, поясница…, грудь…, шея…, лоб… Он бросал жеманный потупленный взгляд, показывая золотые зубы, когда раскрывал рот в бесстыдной улыбке. Затем он резко затрясся, завершив на этом своё танцевальное выступление, и выпрямил спину. Обе девушки прекратили хлопать в ладоши. Сусу не собирался танцевать, просто исполнив перед гостьей танец, он хотел поприветствовать её по-особенному. Обратившись к Ибрахиму Фараджу, он спросил его:

— Это новая ученица?…

— Думаю, да…

— Она раньше не танцевала?

— Нет.

Сусу радостно улыбнулся и сказал:

— Так даже лучше, господин Фарадж. Если она не умеет танцевать, то я из неё смогу вылепить что угодно. А вот эти, — что учатся танцу без всякого принципа, — их сложнее всего выучить.

И он взглянул на Тити. Склонив шею направо и налево, он спросил так, словно разоблачил её:

— Или ты думаешь, сестрица, что танец — это игра?!… Извини, дорогая… Это искусство из искусств, и мастерское владение им — это рай, блаженство, дарящее бесчисленное вознаграждение, не требующее хлопот и трудов… Смотри…

И он внезапно затряс талией с невообразимой скоростью, а затем остановился, глядя на неё с восторгом и гордостью, и деликатно спросил:

— А не снимешь ли ты эту накидку, чтобы я поглядел на твоё тело?

Однако Фарадж быстро ответил:

— Не сейчас… Не сейчас.

Cусу с сожалением вытянул губы и спросил:

— Ты что это, стесняешься меня, Тити?… Я же твоя сестра Сусу!.. Тебе разве не понравился мой танец?

Она изо всех сил боролась с чувством стеснения и растерянности, и старалась с упорством и настойчивостью казаться спокойной, равнодушной и даже довольной. А потому улыбнулась и сказала:

— Твой танец был превосходным, Сусу…

Сусу захлопал в ладоши от ликования:

— Какая же ты любезная девушка. Жизнь — преходящая вещь, Тити. И самое красивое в ней — это нежное слово. Есть ли что-то более постоянное для человека? Один из нас покупает баночку вазелина, и не знает, будет ли он использоваться для его собственных волос или волос его наследников!

* * *