Переулок Солнца

— Прихвати-ка, еще эту скатерку, Нунция! Ведь нам не привыкать чересчур уставать. Постарайся, авось на подметки девочке хватит.

Она выходила из дому на рассвете. Высокая, сухая, со своим неизменным пучком, торчащим на затылке, она твердой поступью проходила по переулку, толкая перед собой тачку с бельем. На углу, у кабачка Маргериты, она останавливалась и брала себе жиденький кофе, сдобренный хорошей порцией виноградной водки, которая позволяла ей смело встречать ледяную воду канала.

Все звали ее жандармом, может быть, за ту резкость, с которой она ругала своих близких, а может быть, за ее непреклонный характер. Даже муж, подшучивая над ней, часто называл ее так, и она не только не оскорблялась, а, наоборот, казалась польщенной и, скрывая улыбку, каждый раз скромно протестовала, словно ей сделали комплимент.

После смерти мужа пришлось распродать имущество, чтобы вернуть долги, которые она наделала за время его болезни. Нунция билась как рыба об лед, стараясь заработать на жизнь. Даже когда Вьоланте, получив желанный диплом, устроилась машинисткой в одной адвокатской конторе в центре, Нунция не позволила себе вздохнуть. Только в самые лютые зимние холода она прекращала работу — все остальное время ее жизнь проходила на канале.

Кроме того, ей давно уже не давала покоя мысль о замужестве дочери.

Вьоланте никто не назвал бы дурнушкой. У нее было спокойное широкое лицо, коренастая фигура, и выглядела она аппетитно. А глядя на ее походку, каждому невольно думалось: «Нет, эта дороги не уступит!» Словом, она сразу производила впечатление.

В переулке многие парни охотно поухаживали бы за ней, да не решались. Вьоланте была девушка «ученая», служила у адвокатов. Она не задирала нос оттого, что работает в центре, нет. Это соседи наделили ее каким-то превосходством еще с тех пор, когда она отказывалась играть с другими ребятами, потому что должна была готовить уроки. Это превосходство закрепилось за ней со времени знаменитых бифштексов «против нервной системы».

Конечно, эти бифштексы мало способствовали укреплению ее нервной системы, но тем не менее в девушке чувствовалось какое-то туповатое спокойствие, которое внушало уважение. Во всяком случае, Вьоланте никогда не была в Переулке Солнца «своей».

Вместе с другими женщинами она сушила свое белье во дворе, выставляя его на всеобщее обозрение, но даже здесь имелось отличие в виде черного халата, в котором она работала в конторе и который Нунция стирала по два раза в неделю.

Если на канале было много народу и места для всех не хватало, то достаточно было Нунции крикнуть сверху: «Эй, я сейчас приду с халатом Вьоланте», чтобы женщины сдвинули свое белье и освободили ей место. Халат Вьоланте был тем знаком отличия, который приобщал Переулок Солнца к чести иметь отношение к адвокатской конторе.

— И у Вьоланте так-таки и нет парня? — опрашивали у Нунции соседки.

— А что ей с ними делать? Время только терять? — отвечала прачка. — Ей не до парней. Она должна думать о том, чтобы занять положение.

Все горячо одобряли рассудительность Вьоланте и выражали уверенность, что рано или поздно она, конечно, займет положение.

Одно время к Вьоланте пробовал подъехать Арнальдо. Казалось, что девушка как-то встряхнулась и рассталась со своей апатией. Но скоро у них, как видно, что-то произошло на верхней площадке лестницы, потому что Йетта, живущая этажом ниже, ясно слышала звонкую пощечину. С тех пор Вьоланте и Арнальдо еле здоровались.

Позднее Нунция узнала об этом и была вне себя, прежде всего потому, что вообще не слишком жаловала Арнальдо. А кроме того, просто так, за здорово живешь, никто пощечины не залепит, тем более ее дочь, которую никак нельзя было назвать вспыльчивой. И, наконец, она была взбешена тем, что узнала об этом позже всех.

С того дня она серьезно начала подумывать о том, что Вьоланте пора замуж, и именно тогда у нее родилась непреодолимая антипатия к парикмахеру. Впоследствии эта антипатия распространилась и на Блондинку, которая посмела связаться с человеком, заработавшим пощечину от Вьоланте.

Арнальдо был, что называется, парикмахером «первый класс». Он работал в шикарной парикмахерской в центре и всегда старался дать понять, что через его руки проходят самые аристократические головки в городе.

Когда была жива его мать, то часто можно было слышать, как он громко и с подчеркнутой фамильярностью перечисляет имена своих клиенток.

— Целое утро провозился сегодня с прической этой Дэдэ, — небрежно говорил парикмахер.

А мать, всю жизнь, бедняжка, торговавшая вареной тыквой и ничего не знавшая, кроме своей тележки, в которой развозила товар, разделяя тщеславие сына, громко опрашивала:

— Как ты сказал? Дэдэ? Какие все-таки чудные имена у этих аристократок! А, да ну их совсем! — и фальшиво смеялась, украдкой поглядывая на окна соседей: все ли слышат, что ее сын знаком с Дэдэ.