Перевал

— Есть еще желание обжечься? — спросил Томас. — Как, мои смелые единоплеменники? Кстати, американские индейцы называли эту штуку огненной водой.

— А потом спивались и отдавали за бесценок землю белым колонистам, вспоминал Олег урок истории. — Значит, это то самое?

— Вот именно. Только те напитки были пониже качеством. — Томас повесил флягу через плечо. Дик поглядел на нее с тоской. Он бы с удовольствием вылил оттуда проклятый коньяк и налил воды.

Они расселись по камням передохнуть. Марьяна раздала всем по горсти сушеных грибов и по ломтику вяленого мяса. Козе тоже дала грибов, Дик поглядел неодобрительно, но ничего не сказал. Коза деликатно хрупала грибами, поглядывала на Марьяну, дадут ли еще. Козе в этих местах трудно добывать пищу, коза была голодна.

— И вся ваша еда была в таких банках? — спросил Олег.

— Не только, — сказал Томас. — Еда была в ящиках, коробках, контейнерах, бутылках, тюбиках, пузырьках, мешках и много в чем еще. Еды было, скажу вам, друзья, много. И еще там были сигареты, которые мне часто снятся.

И вдруг Олег понял, что находка фляги и консервных банок подействовала не только на него или Дика. Больше всех изменился Томас. Словно до этого момента он и сам не очень верил в то, что когда-то был за перевалом, когда-то имел отношение к иному миру, где едят из блестящих банок и во флягах бывает коньяк. И этот чужой, но желанный для Олега, чужой и, в общем, ненужный для Дика мир сразу отдалил Томаса. Ведь, в самом деле, Томас был одним из тех немногих, доживающих свой век людей, для которых лес и эти снежные горы символизировали тупик и безвыходность, хотя для Олега и тем более Дика были единственным привычным местом во вселенной.

— Пошли, — сказал Томас, поднимаясь. — Теперь я почти поверил, что мы дойдем. Правда, самая трудная часть пути впереди.

Они пошли дальше, Марьяна держалась ближе к Дику, она беспокоилась, не плохо ли ему. У Марьяны есть это качество — всех жалеть. Иногда Олега оно трогало, а сейчас злило. Ведь видно же, что Дик в полном порядке, только глаза блестят и говорит он громче, чем обычно. И вдруг начинает смеяться.

— Это дверь, — сказал Томас, который шел рядом с Олегом. — Дверь, за которой начинаются мои воспоминания. Ты понимаешь?

— Понимаю, — ответил Олег.

— И я совсем забыл об этом последнем привале. Твоя мать несла тебя на руках. Она выбилась из сил, но никому тебя не отдавала. И ты молчал. Дик орал, понимаешь, как положено голодному и несчастному младенцу. А ты молчал. Эгле все крутилась возле твоей матери, они же были практически девчонками, лет по двадцать пять, не больше, и раньше дружили. Эгле все хотела проверить, живой ли ты, а мать не давала. У нее ничего не оставалось в жизни — только ты. И она держалась за тебя.

Томас вдруг закашлялся, его согнуло пополам. Он уперся ладонью в каменную стену, и Олег заметил, какие желтые и тонкие у Томаса пальцы. Дик с Марьяной ушли вперед и скрылись за поворотом.

— Давайте, я понесу мешок, — сказал Олег.

— Нет, сейчас пройдет. Сейчас пройдет… — Томас виновато улыбнулся. — Казалось бы, я должен руководить вами, подавать пример подросткам. А тащусь еле-еле… Знаешь, мне показалось, что если я глотну коньяку, все пройдет. Это наивно…

— А вы выпейте еще, — сказал Олег.

— Не надо. Я отвык. К тому же у меня температура. Добраться бы до перевала. Мне бы в больницу — покой и процедуры, а не восхождение и подвиги. Но очень хочется дойти.

Часа через два ущелье кончилось. Ручей маленьким водопадом слетал с невысокого, метра в два, обрыва. Но взобраться на него оказалось непростым делом. Томас так ослаб, что его пришлось буквально втаскивать наверх. Козу поднимали на веревке, и перепуганное животное чудом никого не покалечило, отбиваясь тонкими твердыми бронированными ногами.

Это было странное ощущение: Несколько часов они поднимались узким полутемным ущельем, слыша только журчание воды, и вдруг оказались во власти простора, какого Олегу никогда не приходилось видеть, какой никогда не представишь.

Покрытое снегом, с редкими каменными проплешинами, плоскогорье простиралось на несколько километров, упираясь в стену гор. А позади, скатываясь бесконечным крутым откосом, оно вливалось в широкую долину, сначала голую, каменистую, затем на ней возникали точки кустов и деревьев, а далеко-далеко, к горизонту, эти точки сливались, густея, в бесконечный лес. Там, в трех днях пути, был и поселок. Правда, его отсюда не разглядишь.