Существовала в их городе категория людей, главным капиталом которых были «мои двадцать колымских лет». В разное время и по разным причинам приезжали на Север люди. Обживались на новом месте, привыкали и с годами становились ветеранами вне зависимости от того, что на самом деле успели они этому Северу дать. Лунин давно и прочно занял место в этой когорте, хотя как архитектор прославился лишь тем, что, несмотря на протесты общественности, ухитрился все-таки навязать свое решение застройки красивейшей площади города, навсегда испортив ее топорным, лишенным даже капли пространственного воображения ансамблем жилых домов.
Ремезов так и не мог понять, в силу каких обстоятельств Лунин попал на пост главного. Для него, как и для многих других архитекторов, Лунин давно уже не представлял авторитета, и Александр Ильич этого не скрывал.
— Представьте себе, Яков Никанорович, думал я именно о работе, — суховато сказал Ремезов, высвободив плечо из-под его руки.
— А зря, — ничуть не обиделся на эту сухость Лунин. — Вот я, как выходной подходит, уже ни о чем думать не могу, кроме рыбалки. Ездили мы прошлым воскресеньем в одно место. Ручеек там есть заветный, и форель по нему такая идет — мечта! Видали когда-нибудь ее?
— Нет. Я рыбалкой не увлекаюсь.
— Напрасно. Ведь это же не рыба, а чудо живое! Возьмешь в руки самца покрупнее, а у него брюшко, как закат ветреный, пылает, да еще и плавники белым очерчены. Спина голубая, а по ней накрап малиновый. А уж уха из форели… Нет, много вы теряете, ей-богу! Давайте-ка с нами в эту субботу, а?
— Спасибо, но мне некогда. Дел очень много. Вы должны знать, что в свободное время я занимаюсь своим проектом, — Александр Ильич уже окончательно вышел из себя.
Может быть, Лунин заметил это (внезапная резкость обычно замкнутого Ремезова в институте была известна всем), а может, ему просто надоело вести бесполезный разговор, но он оставил Александра Ильича в покое.
Проблема обеда вовсе не мучила Александра Ильича. Единственное, чего ему не хотелось, это спускаться в полуподвальный этаж столовой, в духоту и жестяной лязг подносов. Он просто вышел на улицу и побрел не торопясь, еще не зная, собственно, куда лучше пойти: в ресторан или в маленький кафетерий в парке? Поколебавшись, он выбрал ресторан.
Тяжелый от лепных украшений потолок «Арктики» подпирали такие же могучие колонны. Акантовые листы на потолке посерели от дыма, а по пятнам на розовом шелке занавесей можно было прочесть обычное меню этого заведения. Народу набралось пока немного, только в другом конце зала за сдвинутыми столиками шумно кутила ватага бородатых парней.
Ремезов занял столик возле окна, от души желая, чтобы судьба не послала ему компаньона. Но не успел он сделать заказ, как к его столику подсел Синяев.
— Кого я вижу? — воскликнул он. — Редкая в этих стенах птица… Разрешите?
Собственно, разрешения и не требовалось: Синяев и без него по-хозяйски уверенно расположился за столиком.
Официантка с отсутствующим видом взяла заказ и ушла на кухню. Видимо, надолго. Компания в углу нестройно затянула «Я помню тот Бакинский порт…»
Синяев откупорил вилкой одну из стоявших на столе пивных бутылок.
— Пока суть да дело, выпьем пивка?
— Пейте. Я не хочу. — Александр Ильич подчеркнуто отвернулся к окну. Ему было противно дряблое лицо соседа, его бодряческий тон. А тот как ни в чем не бывало булькал пивом, крякал от удовольствия.
— И что это вы все в окошко смотрите, коллега? Нет ведь там ничего… Пыль. Впрочем, и все в нашей жизни пыль. Суета сует и прах земной…
— Одной бутылки пива для такой философии маловато. Или успели до? — Александр Ильич взглянул на Синяева и вдруг заметил, как неожиданно и странно изменилось его лицо. Оно словно бы обнажилось: со злыми желваками на скулах, с ничего не стыдящимся взглядом водянистых глаз.
— Я слышал, Яков Никанорович на рыбалку вас приглашал? Удостоились, значит… — Синяев усмехнулся. — А меня вот не зовет. Я что?
Вчерашний день. «День нынешний и день минувший…» Нехорошо быть минувшим. Скучно. Кстати, если уж на то пошло, то Якова Никаноровича я знаю давно. Куда раньше вас.
— Вот и гордитесь этим. Можете заодно поехать на рыбалку вместо меня, а я туда не собираюсь.
Синяев придержал в руке куриную косточку, только что выуженную из лапши.
— Вон что! Нет, вместо вас не поеду. Дождусь, пока самого позовут. Да… а в прошлые времена любил Яков Никанорович сказочку одну рассказывать. О последнем сухаре. Слыхали такую?
— Нет.
— Вопрос в той сказочке простой: что делать, если в тайге на двоих остался последний сухарь? Одного он спасет, двоих — нет. Так вот, слабый отдаст другому, сильный — себе возьмет, но дело спасет. А тихий поделит пополам. Сам погибнет, и делу — конец. Яков-то Никанорыч из сильненьких был: все себе, но и дело не страдало, нет!
— Завидуете ему, что ли?
— А что и не позавидовать? Я рядом с ним — человек маленький. Да и вы тоже. Потому что он огонь, и воду, и медные трубы прошел, да уцелел. А вы пока что только нос задирать умеете. Вот хоть ваш этот проект взять…