Перевал Подумай

— Из-за оплошности?! А ты сумей лучше! Чего ж не сделал? Почему я одна думаю обо всем, а тебе все некогда? Ненавижу! — Наталья с размаху рванула со стола скатерть, чашка с недопитым чаем брызнула осколками. Пинком отшвырнула стул. Тревожно запел хрусталь в серванте.

Александр Ильич схватил ее за руки, посадил обратно на постель.

— Хватит. Соседи уже потешились, с них достаточно. Успокойся, и будем говорить. — Сначала она вырывалась, но вскоре затихла, ткнувшись лицом в подушку. Тогда он отпустил ее. Закурил, отошел к окну…

— Теперь скажи, чего тебе не хватает? — он распахнул дверцу гардероба, переполненного одеждой. — Смотри, этого мало? Половину этих вещей ты надевала не больше чем по разу, какого же черта?! Ты упрекаешь меня, что я не достал тебе шубы? Но я не умею заниматься такими вещами. Не хочу уметь! И ты это отлично знаешь.

Но беда не в этом. Мы же перестали понимать друг друга, вот что главное… Мое дело не интересует тебя. Завтра градостроительный совет, то, что на нем скажут о моем проекте, может почти решить его судьбу. А тебе все это так же чуждо, как мне — твоя погоня за нерпичьей шубой. Разве не так?

Наталья молчала. Лежала на постели, глядя в потолок, дышала часто, со всхлипом. Ее молчание обезоруживало. Каких бы клятв он себе ни давал, кончалось всегда одним и тем же: он уступал.

Он поднял с пола скатерть, поставил на место стул. Хрусталь все еще пел комариным голосом, муха на закрытом окне вторила ему баском.

Взяв со стула шляпу, он молча пошел к двери. Уже на пороге, оглянувшись через плечо, заметил, что Наталья провожает его тревожным потеплевшим взглядом. Беспомощно провела пальцами по виску. Мучительно памятный жест Лены…

И опять, как и прежде, он не смог уйти. Вернулся, присел в ногах постели. Наталья, всхлипнув, отвернулась. Александр Ильич нагнулся, взял в ладони ее лицо, повернул к себе и поцеловал в мокрые от слез ресницы:

— Ну, успокоилась? Куплю я тебе шубу, бог с ней. Не нерпичью, так другую. Стоит ли из-за этого сидеть дома в такой чудесный день? Пойдем к морю, в парк — куда хочешь?

Она приподнялась, женским бессознательным движением поправила волосы, платье, прижалась щекой к его плечу, заглянула в глаза:

— Ты меня любишь?

— Наверное, да, — ответил он после коротенькой, почти неощутимой паузы. — Ведь у меня никого нет, кроме тебя, ты это знаешь. Кого же мне еще любить?

Он сказал это и вдруг явственно увидел, как все мелкие недоговоренности и обманы слились в одну большую ложь: он не любил Наташу. Привык, жалел, боялся одиночества, но никогда не любил.

Ни прежде, ни теперь.

Через час они шли по парку, направо и налево раскланиваясь со знакомыми. Погожий день незаметно гас, терял краски. Чернее, рельефнее выступали на фоне неба узловатые ветви лиственниц, а от корней пополз по земле серебристый иней. Кусты елошника, зеленые и густые летом, сейчас выглядели реденьким частоколом прутьев, натыканных в землю по прямой линии. Без зелени и цветов парк еще больше напоминал кусочек чудом уцелевшей в городе тайги.

И, как в тайге, с ветки на ветку перепархивали тихие птицы — пуночки, вестницы близких холодов.

Глава V

Градостроительный совет собрался в одном из залов нового Дворца культуры. Синяеву здесь нравилось. Он любил подавляющее архитектурное великолепие общественных зданий: многоколонные ложноклассические портики, тяжелую гипсовую лепку потолков, сумеречные просторы парадных залов, где в углах, даже при ярком освещении, прячутся тени.

Аркадий Викторович остановился на верхней галерее и неторопливо закурил. Снизу из вестибюля тянуло холодком осенней улицы. В пустом, гулком коридоре певуче звенело стекло: буфетчицы расставляли на столах стаканы. Синяев подошел и взял бутылку пива — просто от нечего делать. Потом вторую.

Хотя он давно краем глаза видел пришедшего Ремезова и других институтских, но идти в зал не торопился. От выпитого залпом пива мысли приобрели знакомую легкость — вот теперь можно и заходить. Тем более, там уже начали…

Большой породистый Лунин выглядел очень солидно. И слова с его губ срывались такие же солидные, веские.

— Последние годы характеризуются бурным ростом городов и ускорением темпов градостроительства. Это относится и к нашему городу, население которого за прошедшую пятилетку увеличилось почти на одну треть. Проблема широкого жилищного строительства в нашей стране поставлена на индустриальную основу это и упрощает и усложняет задачи архитекторов. Могут ли в условиях стандартизации строительного процесса родиться оригинальные архитектурные идеи? Думаю, что могут, если архитектор никогда и ни при каких обстоятельствах не будет отрываться от реальной действительности, будет помнить, что и для кого он строит.

Наш институт, как известно, не занимается только городом, мы отвечаем за все, что строится в крае. Тем не менее двое наших архитекторов разработав проекты застройки приморского района. При видимых различиях оба они достаточно интересны.