Животным чутьем он понял, что находится в замкнутом помещении. Голова гудела, жар из тела весь вышел, и теперь Лёха замерзал насмерть. Чтобы хоть как-то согреться, он потихоньку встал и, держась руками за стенки, обследовал свою тюрьму. Она оказалась небольшого размера, три шага в длину и четыре в ширину, без окон и дверей. «Замуровали, демоны!» – от страха Леха даже не понял, что процитировал Ивана Васильевича из советской комедии, которую так любят показывать по телику в Новый год. В углу он наткнулся руками на что-то лакировано-гладкое, квадратное и высокое.
«Видно, тут у чертей печка! – ахнул от своей догадки Лёха. – Хорошо покрасили, да и лаком покрыли! Антоха-печник так гладко печи красить умел! Может, Антон у них теперь и обитает? Только не топят, собаки! Холодная печь-то! Выстыла вся! И эти, как Шпиля, бухают что ли? Дров на зиму не запасли?» – Лёха выругал чертей за бесхозяйственность, но влез на печь, рассудив, что если она тут стоит, то все равно рано или поздно кто-нибудь принесет дров и зажжет огонь…
Он трясся на ледяной лежанке и повторял бессвязно услышанные где-то когда-то обрывки молитв: «Отче наш, Иже еси на небеси! Спаси, сохрани и помилуй! Пречистая Дева Богородица, смилуйся!» Печь показалась ему слишком высокой и короткой, длинные ноги пришлось поджать. «Видно, черти росточком-то не вышли, потому и печь такая несуразная», – размышлял Терёха, а вслух продолжал бормотать призывы к Христу да Богородице.