Перевал

На этой поляне решили сделать привал. Голодные дети набросились на спелый дикий крыжовник, но неожиданно из-за хребта вынырнули немецкие самолеты. В ущелье посыпались бомбы. Бойцы прижимали детей к скалам, прикрывая их своими телами. Самолеты делали заход за заходом. Взрывы бомб сотрясали горы. Но и после того, как улетели самолеты, в ущелье долго не смолкал грохот — с крутых откосов рушились камни.

Наскоро хоронили погибших. Стонали раненые. Ольга металась от одного раненого к другому, пытаясь хоть как-то помочь.

— Надо спешить, Ольга Андреевна, — торопил ее капитан Сирота. — Ведь опять налетят, гады.

— Как можно идти? Вы посмотрите, сколько раненых. Бойцы терпят, а дети!.. Боже мой, может, вот так же где-то и мой Ванюшка!.. Да что же это делается!

— Но как вы им поможете? У нас даже бинтов нет.

— Бойцы снимут нижние рубашки. Будем вываривать их в кипятке и делать бинты.

Под деревьями прямо на траве расстелили плащ-палатки, шинели. Ольге помогала Лейла. Раненые дети и бойцы сидели и лежали, ожидая очереди. То и дело раздавались детские стоны: «Тетенька, пить! Тетенька, помоги! Тетенька, больно!»

Кусая губы, с трудом держась на ногах, Ольга делала перевязки, удаляла осколки.

На повозку уложили тяжелораненых и двинулись в путь. Бойцы выбивались из сил. Дети были голодны, но никто не просил есть. Притихшие, испуганные, они по-взрослому серьезно смотрели на происходящее..

Всю ночь шли через лес, без дороги, прокладывая путь топорами в густом кустарнике. Утром на одной из полян наткнулись на пастуха. Молодой угрюмый балкарец пас стадо овец. Увидев людей в красноармейской форме, обрадовался. Он предложил капитану Сироте пять овец.

— Возьми, товарищ командир. Дети голодные, красноармейцы голодные. Зачем мне овцы? Я и сам бы ушел с вами, но жена рожать будет. Как могу уйти? Трех овец мне хватит, пока вернетесь, прогоните фашистов.

— Как зовут тебя, парень? — спросил Сирота.

— Яхья меня зовут, — ответил пастух. — А жена моя — Софият. Очень красивая жена моя. Нет такой улыбки ни у одной женщины. Нет такого сердца ни у одной женщины. Самая веселая моя Софият.

— Мы не оставим твою жену немцам. И тебя не оставим немцам, — твердо заявил капитан Сирота.

— Ты шутишь, командир. Софият рожать будет.

— В беде твою Софият не оставим, — вступила в разговор Ольга. — Я медицинский работник. Не бойся.

Возможно, и была Софият самая веселая девушка на все Приэльбрусье. Возможно. Но сейчас, когда погрузили ее вместе с ранеными на единственную на весь батальон подводу, она была далеко не весела, да и не очень красива. На темном осунувшемся лице резко выделялся тонкий с горбинкой нос, большие глаза светились лихорадочным блеском.

Софият безропотно подчинилась мужу, но вся дрожала перед неизвестностью первых родов, перед неизвестностью судьбы…

На пятый день батальон достиг затерянного в верховьях Малки рудника. Небольшое селение казалось безлюдным. Здесь Софият стало совсем плохо, Ольга и Лейла отвели стонущую женщину в первопопавшуюся саклю. Из-за занавески выглянуло морщинистое старушечье лицо. Лейла окликнула по-балкарски старуху. Та снова скрылась за занавеской, оттуда послышался ее гортанный голос. Ольга вопросительно посмотрела на Лейлу.

— Там мужчина, — пояснила Лейла. — Старуха велит ему выйти из сакли.

Опираясь на палку, коротко семеня ногами, мимо женщин прошел старик. Проводя его взглядом, старуха подошла к женщинам, поглядела на Софият, уложила ее на широкую деревянную кровать и молча принялась греть воду.

Едва старик вышел из сакли, как к нему бросился Яхья. Они заговорили по-балкарски. Никто не знал их языка, но было понятно: старик за что-то отчитывает пастуха. Тот стоял понурив голову, прислушиваясь к громким стонам, доносившимся из сакли.

Устало расположившихся вокруг сакли притихших бойцов охватило необычное чувство: сколько смертей повидали они, сколько друзей похоронили на горьких дорогах войны — а жизнь вот продолжается! Рождается новый человек!

Внезапно раздирающие душу стоны в сакле прекратились, и короткую тишину пронзил крик младенца.

Из сакли вышла Ольга. Она держала на руках запеленатого во что-то ослепительно белое ребенка.

— Сын! — крикнула она, и эхо разнесло этот крик по ущелью, и казалось, что и лес и горы приветствуют вместе с людьми рождение человека.

Вскоре вокруг запылали костры. На огромных вертелах медленно завертелись бараньи туши, покрываясь румяной корочкой и распространяя вокруг дурманящий голодных людей запах шашлыка. Здесь командовал счастливый Яхья. В честь Ольги, из рук которой он принял сына, Яхья назвал первенца Олегом. Яхья сокрушался, что по такому поводу не может по-настоящему угостить людей: нет даже хлеба. Но хозяин сакли увел куда-то трех бойцов, те вскоре принесли три мешка кукурузной муки. Женщины принялись печь лепешки.

Это общее радостное возбуждение передалось и детям. Им казался чудом этот неожиданный праздник.

— Воздух! — крикнул капитан Сирота. Но было поздно. За общим шумным весельем никто не услышал приближающийся гул самолета.