Переведи меня через Майдан...

— Тогда откуда в газетах появилось сообщение о том, что Козаченко был у меня, и, как говорят эти писаки, вполне возможно, получил ядовитую дозу в моём доме? Кто мог им сообщить о встрече?

Синчук промолчал, хотя на языке ответ вертелся. И звучал он так: да хрен его знает! Вон, может Лосев им подсказал. Или Петренко, тот тоже в тот вечер крутился на даче. Или кто из охраны. Или повара. Конюх. Тренер, который летом жил на даче генерала. Да мало ли кто? В наше время продать информацию — святое дело. Главное, сделать это подороже. А орать все умеют. На то он и генерал, чтобы кричать на подчинённого. Пусть выговорится. Не в первый раз. А начнёт оскорблять, так можно и рапорт на стол положить. По собственному. И пошло всё оно…

Тимощук, засунув руки в карманы цивильных брюк, мысленно выматерился: не сдержался, таки. А ведь думал. В том, что Синчук не виноват, Олег Анатольевич и не сомневался. Подполковник действительно всё выполнил в соответствии с инструкцией. Даже больше. Как позже проверил Тимощук, все машины проверялись по всему периметру от дачи на расстоянии почти в два километра. А потому, ни одна зараза не могла проникнуть на его дачу. Ответ был один: продали. Но кто? Первое подозрение, после выступления Козаченко, пало на Петренко. Но тот приехал, когда уже всё, практически, было оговорено. Да и к тому же, депутат напился до поросячьего визга, и всё пытался прыгнуть в бассейн в одежде и туфлях. Слава Богу, охрана сдержала, а то пришлось бы воду менять, удовольствие не из самых дешёвых. Сам Козаченко проговориться тоже не мог. Не в его выгоде «светить» встречу. Только что всё обсудили и об о всём договорились. Лосев? Свой человек. Вместе начинали, вместе продолжаем.

— В общем так, полковник. — Тимощук присел на край стола, напротив подчинённого. — Твоя задача выяснить, кто пронюхал про нашу встречу. Ты меня понял? Иначе, пеняй на себя.

Станислав Григорьевич поднялся и оправил полы пиджака:

— Насколько я понял, пан генерал, вас интересует запись вашего разговора с кандидатом от оппозиции, если таковая имеется?

Тимощук на время потерял дар речи. В голове моментально пролетел анализ того, что могло бы с ним произойти, если действительно кто-то делал запись его разговора с Козаченко. Достаточно положить плёнку на стол премьера, и его, Тимощука, песенка в миг будет спета. А этот толстый полковник не дурак — в момент просчитал его.

— Нет. Меня только интересует, кто бы мог видеть… — Тимощук замолчал. Кто мог видеть и сообщить? Да человек двадцать. И на кой чёрт он пригласил Козаченко именно к себе на дачу! Неужели нельзя было его принять где-то в других условиях? И этого подполковника напрасно вызвал на ковёр. Эмоции, всё эмоции.

— Я понял задачу. — Синчук несколько успокоился. До выборов Тимощук будет молчать. А там глядишь, и ситуация сама собой поменяется. — Постараюсь выполнить.

— Постарайся, подполковник. — Тимощук отвернулся к окну. Всё. Попался. Теперь обратной дороги нет. — И прошу прощения за несдержанность. Сами должны понять, не каждый день тебя обвиняют в преступлении.

— Я понимаю. — Синчук попытался застегнуть пуговицу, но так и ушёл, открыв на всеобщее обозрение свой круглый, обтянутый светлой рубашкой, живот.

* * *

— Степан Григорьевич?

Тарасюк, прикрыв трубку мобильного телефона рукой, едва не скулил:

— Вы что наделали? Вы видели, что с ним происходит?

— Видел. Не дёргайтесь: на вас люди оглядываются. И не нужно так смотреть по сторонам. Я недалеко от вас. Спокойно идите дальше, и внимательно слушайте. Отвечайте медленно. Не психуя. Копию какой медицинской карты вы передали нашим друзьям?

— Как какой? Той, что в нашей поликлинике.

— Какой поликлиники?

— Естественно, Верховной Рады.

— Она полная?

— В смысле?

— Карту продублировали, начиная со дня рождения «Апостола»?

— Нет. Точно не помню. Кажется, по-моему, с девяносто пятого года.

— Кажется… По-моему… Да не вертите вы головой! Выясните, чем «Апостол» болел в детстве, юности, в армии и немедленно сообщите мне. Следующее: ни в коем случае нельзя допустить, чтобы врачи из министерства здравоохранения получили его анализы.

— Но ему каждый день становится всё хуже и хуже. Доктор настаивает…

— Понимаю, — перебил Тарасюка невидимый собеседник. — но, сами знаете, что произойдёт, если…

— Знаю. — с трудом выдохнул Степан Григорьевич.

— Найдите причину отказа. Аргументируйте недоверием нашей медицине. Или что-то в подобном роде. Мы сейчас готовим клинику в Австрии. К приезду больного западные врачи должны знать всю информацию о клиенте. Со дня его рождения! Как только её соберёте, немедленно звоните по номеру, который высветился на вашем телефоне.

Тарасюк молчал. Долго молчал.

— Мне страшно.

— Всё будет «о'кей». И помните, что вам сказали на той встрече: коней, во время забега, не меняют.

* * *