Перевёрнутый мир

Кастовая иерархическая структура была и в то время, и она сохранилась, но самые касты и взаимоотношения между ними стали в чем-то качественно иными. У Самойлова отсутствует важное в прошлом понятие технического вора, артиста и виртуоза своей профессии, не запятнавшего ее мокрым делом и потому пользующегося в своей среде (и среди остальных зэков) самой высокой репутацией, аристократа блатного мира. Я хорошо знал людей этой категории. Они отличались от остальных воров и многих других зэков сравнительно более высоким интеллектуальным развитием, интеллигентными манерами, нередко любовью к поэзии (кумир — Есенин). Они разительно отличались от других зэков и речевым поведением: никогда не сквернословили и в совершенстве владели феней (блатным жаргоном).

Самые границы воровской корпорации в очерках Самойлова как-то размыты: в категорию воров попадают и бандиты, и убийцы, и спекулянты. В воровском мире, каким я его знал, такого не бывало. Не входили в касту воров и бригадиры. Появилась каста чуткое, неприкасаемых, рабов, с которыми можно проделывать “все, что угодно”. Можно поздравить наше общество: такого унижения человеческой личности, точнее — такой степени ее унижения тридцать лет назад в лагере еще не было. Не знаю, творилось ли тогда в колониях для малолетних уголовников что-нибудь подобное тому, что описывает Леонид Габышев в повести “Одлян, или Воздух свободы” (Новый мир. 1989. № 6, 7). Во всяком случае, возникает предположение, что и дедовщина, которая развилась в армии в последние десятилетия, и численный рост жестоких преступлений, о котором свидетельствует пресса, — все это явления не случайные, они отражают какие-то опасные сдвиги в общественной психологии, ее ожесточение. В этом процессе, симптомы которого мы наблюдаем ежедневно и повсеместно, большую роль сыграли и лагеря — рассадники преступности, более того, лагерной психологии, лагерного образа мышления, лагерных ценностей, лагерного отношения к жизни, разлагающих общество.

Л.Самойлов высказывает мысль, что в уголовной иерархии предстает, “как в зеркальном отражении”, иерархия лагерной администрации (Нева, 1989. № 4. С. 155). На основании собственных наблюдений я позволю себе сделать иное обобщение. Вся иерархическая структура лагерного социума, какой я видел ее тридцать лет назад, была зеркальным отражением сталинского общества. Почему власть в лагерной зоне (и в тюремной камере) принадлежала ворам? Потому что они были сплочены, связаны жесткой дисциплиной, воровским законом, и в этом отношении они подражали (стихийно или сознательно) правящей партии с ее иерархической структурой, ее дисциплиной и уставом, с вытекающими из членства в ней правами и обязанностями. Малолетки, будущие воры в законе, были своего рода комсомолом, кузницей кадров. Процессы над суками напоминали процессы над врагами народа, да и судьба сук напоминала судьбу последних — они подлежали беспощадному уничтожению. Мужики должны были добросовестно трудиться. Они облагались подоходным налогом, выплатив который могли жить спокойно, с уверенностью, что их никто не обидит, а если такое случится, можно обратиться к ворам, как к власти, за помощью. У воров была своя — несложная — идеология. Самый способ своего существования они оправдывали просто: “все воруют” — все общество, по их убеждению, строится на воровстве, на блате.

В структуре лагерной среды с ее кастовостью и неравноправием, с привилегиями для немногих, с монополией власти проглядывает слишком много аналогий с волей. Это не ускользнуло и от Л.Самойлова. Он справедливо пишет: “Лагерное общество уголовников отразило какие-то черты всей жизни советского общества” (там же, с. 162). О том же говорится и в обсуждаемом очерке. Правильнее было бы сказать, что лагерь и общество отразили друг друга, это как бы два зеркала, обращенные одно к другому.

Общество воров было государством в государстве, структурой в структуре. Все человечество делилось для них на две полярно противоположные категории — на воров и неворов, фраеров. Другие различия между людьми не имели такого значения или вовсе не признавались. Национальной розни не было, антисемитизмом они не были заражены совершенно. Важно одно — вор ты или нет.

Существовало, впрочем, еще одно фундаментальное социальное различие, на этот раз возникшее внутри самой правящей касты: между ворами и суками. Это различие, вероятно, все еще сохраняется, если судить по признанию Л.Самойлова, что он находился в сучьей зоне. Возможно, этим отчасти и объясняются несходства между его и моими впечатлениями.