Перевёрнутый полумесяц

Вместо ответа он вылезает из машины и ломится в запертые дверцы прицепа. Ничего сломать ему там не удастся, мы спокойно ждем. Наконец он это понял и впервые обратился к нам по-человечески. Оказывается, он ищет передатчик. Смешно, «начальник» опирался на него, когда ковырялся в приемнике. Просто передатчик был накрыт чехлом от пыли. Но в пылу служебного усердия он не заметил даже открыто висевшего над столом репродуктора, вероятно потому, что на нем не было никаких рукояток и рычажков. Скажи он слово, и мы показали бы ему передатчик, как показывали его таможенникам — настоящим таможеннbкам — на границе. Ведь о наших радиостанциях писала добрая сотня репортеров. В конце концов обе рации значатся в перечне снаряжения, на котором стоит турецкая печать. Кроме того, они также значатся в карнетах. И там еще одна турецкая печать. Однако страсть к выслеживанию не позволила «господину начальнику» поинтересоваться вещами, которые находились на столе, на стене, перед глазами. Ему надо было обнаружить секретный передатчик, спрятанный. Об этом прямо не спросишь, здесь необходимо шарить с отверткой в руках…

Комедия закончена. Двое с револьверами, кажется, испытывают неловкость за своего бестактного шефа.

— Все?

— Да, простите за беспокойство…

— Чашечку кофе?

Они ожидали скорее протестов, но не этого, поэтому стараются превзойти друг друга в вежливости. Только шеф стоит и пялит глаза. Наверно, ему понятны только приказы. Что же, подставляем ему стул, суем в руки чашку с кофе. Пить, надо полагать, он будет сам. Говорить будут остальные. И действительно, они говорят, и много говорят. О дружбе. О гостеприимстве. Чем дальше, тем больше. Тот, с усиками, наконец, вовсе расплывается в улыбке.

— I love you! («Я люблю вас!»)

Нет, братец, прибереги-ка эти слова для прекрасного пола! Ведь и без того видно, что сегодняшний случай встал тебе поперек горла, что не очень-то тебе приятно, когда на твоей шее сидит такой болван. Между тем их шеф уже выпил кофе, сидит, молчит. Сначала ему не хотелось садиться, теперь не хочется вставать. Но нас ждет дорога!

Миреку приходит в голову идея:

— Одну минутку, господа, я сейчас принесу фотоаппарат. Надо сделать снимок. На память!

В ту же минуту «господин начальник» вскакивает, благодарит за кофе, и все исчезают…

Другая Турция

Собственно говоря, нам давно следовало убедиться, что мы находимся во враждебной стране. Половину Турции нам закрыли, от другой половины также отрезали куски, отгородив их колючей проволокой, приказами и запретами.

Но Турция — это не только запреты, обыски и полицейские машины, висящие у нас на хвосте. Это и веселые толпы любопытных вокруг нас, как только мы останавливаемся. Это и тот мальчик, что в Айвалике сунул нам на память свою фотографию. Это и дети из городка Мустафа Кемаль Паша, которые бог весть откуда притащили нам яблок на дорогу. Это и рабочие измирской табачной фабрики, и крестьянин с гроздью винограда, и те молодые и не молодые, которые не раз забирались на подножку, чтобы вывести нас из лабиринта улочек на шоссе.

И всякий раз, когда мы намеревались отблагодарить за подарок или за внимание, эти люди останавливали нас своим «йок» и кивали головой. Это не то церемонное «нет», которое, если продолжать настаивать, может перейти в согласие. Турецкое «йок» — окончательный, не подлежащий отмене отказ. Никто из этих людей даже и не думал продавать нам свои фрукты, свои услуги. Просто они хотели оказать нам гостеприимство или, когда было нужно, помощь.

В сумерках мы выехали на небольшой пляж под горой за Эфесом. Что? Это на самом деле турецкий пляж? Вдоль берега стоят вереницей домишки, сооруженные из досок и соломы, позади них несколько старых автомашин, на веревках сушится белье, по которому можно судить, что здесь обосновались горожане. На пляже разложены небольшие костры, на них сковородка или кастрюлька, слышится звон тарелок, крик детей и рокот чихающего движка, пытающегося напоить электрическим током несколько лампочек, развешанных между домиками. Хотя сейчас уже вечер, но половина селения купается в море. Голые ребятишки, мужчины в трусах и в исподнем, женщины в купальных костюмах и в белье. А вторая половина — на пляже, за столами, в шезлонгах, молодежь водит хоровод, танцует, играет и поет под аккомпанемент морского прибоя.

Мы были приняты здесь как свои.

— …а у вас такие арбузы растут? Берите еще!

— Знаете, что такое арак?

— Да здравствует Чехословакия!

— Да здравствуют турки!

К полночному небу улетают песни — одна за другой. Сначала песня, рожденная в Татрах, потом песенка из-под Тавра. затем снова южночешская, за ней песня горцев с Арарата…

— А приветы от нас передадите?

— С удовольствием, но наши радиослушатели не поймут турецкого языка.

— Тогда по-английски!

— Но это уже будут не ваши приветы. А вот песню пошлите, самую лучшую!

— Рыбачью!

— И споет ее Лейла!

Глава шестнадцатая Во знамение вепря, победите!