Перевернутый полумесяц

А соседняя улица — опять же ступени, ведущие на небо, — как бы сошла со старинной гравюры, изображающей Стамбул середины прошлого века. Дом к дому, дом над домом, и все из дерева. Над первым этажом еще целых три, сбитых и свинченных из бревен, досок, оконных рам, столбиков и фонарей-балконов, которые выдаются далеко вперед и нависают над улицей-лестницей. Старый квартал, но очень опрятный. Окна сверкают чистотой, на тротуарах меж домами ни соринки.

За крученой оконной решеткой сидит, будто окаменев, прелестная девушка. Глубокие миндалевидные глаза, кожа словно восковая. Девушка в задумчивости заплетает косу. Вот так же, наверно, сидела и ее мать — с той только разницей, что, кроме решетки на окне, ее отделяла от внешнего мира еще и неизменная чадра. Эй, девушка, не смотри так печально на свет! Улыбнись же!

Пальцы, перебиравшие косу, остановились, головка склонилась. Кажется, что девушка сейчас спрячется. Но вот рука ее нерешительно поднялась, и девушка помахала нам. Да, на этой улице еще идет тысяча девятисотый год.

А прохожие дружески улыбаются. Ведь сразу за углом — другой Стамбул, на пятьдесят лет моложе. На деревянные постройки властно наступают бетон и стекло. За окном конторы под хромированным порталом сидит другая девушка, вероятно того же возраста. Но у нее нет времени забавляться косами. Ее руки спешат! Спешат, бегая по клавиатуре пишущей машинки.

И вот перед нами старый знакомый — тот самый Стамбул, которого нам так не хватало на Большом базаре и о котором с таинственным видом молчат современные туристские путеводители по Турции. Улочка бондарей и столяров, улочка торговцев полотном, затененная джутовыми навесами, полная крика торгующихся, мяуканья голодных кошек и напева свирелей. А чуть дальше улочка сапожников. Сгорбленный мастер сидит за своим низеньким сапожным столиком и работает при тусклом свете, едва пробивающемся к нему сквозь подвальное окошко… Неизвестно еще, получится ли это на снимке?

В это время дорогу нам загораживает щеголь с парикмахерской прической, с усиками, с сердитыми глазами.

— Эй, мистер! Но фото! Но гут!

Ничего не поделаешь: видно, эта улица недостаточно хороша для иностранца. Иржи хочет спрятать аппарат, но щеголь уже держит его за руку. В чем дело, молодой человек? Ведь мы же послушались, разве ты не видишь?

— Мистер, отл шушоп, ноу фото, май шоп гут, пикчр гут! [12]

Так вот оно в чем дело! Никакого местного патриотизма, просто торгашеский дух. Старик в подвале — это конкурент, его лавчонку ты поносишь всеми пятью английскими словами, известными тебе кое-как. Уж если снимать, так пусть будет вот этот дом. Твой. Дармовая реклама!

Предприимчивый щеголь с готовностью встает в дверях собственной обувной лавки, беспечно скрестив ноги; одной рукой непринужденно опирается о косяк витрины, другую упирает в бок. Не успел щелкнуть затвор, а он уже протягивает нам визитную карточку на тонком картоне. В левом верхнем углу портрет: окаменевшее лицо кайзеровского офицера… Постойте, да ведь это же он сам, владелец лавки, собственной персоной! Из всего турецкого текста на визитной карточке ярко выделялись три слова, написанные наискосок — от усиков на портрете до черной рамочки на другом конце: «Мехмед Титфик, мелкий торговец».

Как знать, не от немецкой ли фамилии Тюхтиг[13] получился Титфик?

Гордость сильнее…

Мы находимся на стамбульском конце того двухэтажного муравейника, который именуется Галатским мостом. По верхнему ярусу движутся легковые автомобили, грузовики, автобусы и трамваи, среди них пробивают себе путь высокие двуколки. А по обоим тротуарам совсем не по-турецки спешат толпы людей. Но все это лишь половина картины. Вторая половина — ярусом ниже, почти над самой водой Золотого Рога. Под трамвайными путями в железные фермы моста втиснуты лотки торговцев рыбой и фруктами, места ожидания для пассажиров, конторы и кассы пароходных компаний, так как к Галатскому мосту пристают десятки судов, развозящих жителей Стамбула по районам, которые лежат вокруг бухты и на берегах Босфора.

Прямо перед мостом, на стамбульской стороне, вытянулись к небу два стройных минарета, на каждом из них, словно кружевные перстни, круговые балкончики, с которых шесть раз в день муэдзины созывают верующих на молитву.

На маленьком балкончике, прилепленном к стене двухэтажной деревянной мечети, с трудом уместился толстый старец в длинной черной одежде, с тюрбаном на голове. Зажав пальцами уши, как это предписывается кораном, он пытается перекричать уличный шум и гвалт. Пока под балконом звонко грохочет трамвай, муэдзин набирает воздуха в легкие, чтобы снова запеть свою суру, но в этот момент внизу проходит огромный автобус… Видно, эта сура не кончится никогда, пойдемте лучше дальше!