Перевертыш

— Да не знаю чего с кем, — простонал от удовольствия Валя, впервые за несколько месяцев попав, наконец-то, в нормальный сортир с проточной водой и фаянсовыми стульчаками.

Ему в голову пришла глубокая, философская мысль, что он напрасно в предыдущие выходы в город на замполитовские экскурсии пренебрегал такой роскошной возможностью побаловаться благами цивилизации.

Пан выглянул из сортира, махнул рукой, подзывая к себе докуривающего очередную папироску Успенского.

— Что у вас тут? — недовольно буркнул старший сержант, через мгновение входя в сортир. — Без присмотра уже и в такое место нельзя отпустить?

— Глянь, что это с ним? — не обращая внимания на недовольный, ворчливый тон ветерана, спросил Пан.

Успенский наклонился над мальчишкой, уверенным жестом приподнял тому веко, вгляделся в расширенный во всю радужку зрачок, быстро охлопал карманы курточки и достал оттуда обыкновенный медицинский шприц со странным, самодельным колпачком на иголке.

— Ясно? наркоманус вульгарус… — сказал брезгливо Успенский, демонстрируя шприц Пану и поспешившему на голос старшего сержанта выбраться из своей кабинки Пельменю.

— Кто-кто? — не сообразил сразу Пан.

— Эх, ты, а еще говоришь, что городской, — неуклюже пошутил Успенский. — Наркоман это. Вколол себе дозу и витает где-то в облаках. А ты тревогу поднял… Хотя — очень правильно, что поднял. Я ведь здешнего хозяйчика предупреждал…

Успенский подтолкнул к выходу Пельменя:

— Ну-ка, свисни там того мордоворота, что нас встречал… в клетчатой рубашке…

Через полминуты хозяин стоял уже перед кабинкой и сбивчиво, то и дело размахивая руками, будто пытаясь взлететь под низкий потолок заведения, объяснял что-то не успевающему переводить Пельменю.

— Он этого паренька не знает… Вроде бы, он зашел полчаса назад… взял кружку пива, заплатил и присел в сторонке, начал пить, а потом отошел в туалет… говорит, сразу и мы пришли, и он уже не присматривался, куда паренек делся…

— Врет и не краснеет, — прокомментировал Успенский, — только это ему не говори… А скажи так. Мне, мол, наплевать, чем и как травятся его соотечественники. Мне даже наплевать, если он им отраву поставляет. Но вот что бы при нас такого никогда не было. Иначе, в следующий раз я сюда приду с огнеметом, и от этого бара останутся дымящие головешки. Доходит?

Раскрасневшийся от волнения хозяйчик яростно кивал на каждое слово, переведенное Пельменем, временами переходя чуть ли не на поясные поклоны.

— Ну, вот то-то же, хоть и не верю я тебе ни черта, — погрозил ему старший сержант. — А теперь, ребята, пойдемте-ка допьем оставшиеся двадцать капель и прогуляемся в какое-нибудь более веселое заведение…

Народу в баре прибавилось за те несколько минут, что солдаты и хозяин отсутствовали в зале. Один из столиков у входа заняли три девчонки в коротких юбках, еще две взгромоздились на табуреты у стойки и уже посасывали через трубочки из высоких стаканов какие-то коктейли.

С сожалением глядя на остатки водки в бутылке, Пан спросил Успенского:

— А что это девчонки по ночам здесь в барах делают? Неужто тоже проститутки?

— А кто ж еще по ночам работает? — хохотнул Успенский, наблюдая за тем, как из туалета двое мужичков в странных балахонах серого цвета вытаскивают наркомана и ведут его к служебному входу. — Только эти девочки повыше классом, чем уличные. И берут подороже, да еще могут заупрямиться и отказать, если уж совсем клиент не по вкусу…

— Вот даже как, — протянул Пан, до сих пор считавший, что проститутка никому отказать не имеет право, ну, или не должна, как правильнее?

— Ладно, нагуливай аппетит, снайпер, — сказал Успенский, — сейчас допьем и пойдем туда, где самые смелые мечты исполняются…

— К проституткам не хочу, это аморально, — неожиданно заявил Пельмень, которому водка ударила в голову.

— А ты и не пойдешь, — засмеялся Успенский, — будешь под дверью дежурить, ну, а не хочешь под дверью, то свечку подержишь… это вполне морально… и кошерно, наверное, а, Пельмень?

Обиженный Пельмень хотел было еще что-то возразить, но старший сержант быстро разлил остатки водки, без тостов и предупреждений проглотил свою дозу.

— Хватит рассуждать, засиделись мы тут, — сказал он, вставая и оправляя штурмкомб.

Так получилось, что Пан поднимался из-за стола последним и заметил, как прибиравшая грязные тарелки Джейн оборонила маленький листок бумаги прямо возле его уже пустого стакана. Пан, совершенно не соображая, зачем он это делает, подхватил стакан вместе с бумажкой, поглядел его на свет, изобразил на лице сожаление и встал, одновременно пряча листок в карман комбинезона. «На улице посмотрю», — решил он, догоняя идущих на выход товарищей.

*

Штыки матово светились в электрических огнях вывески бара, гипнотизировали и завораживали своей откровенной прямотой, сдержанным размером и хищной остротой жала. Штыки смотрели прямо в живот Пана, едва вышедшего следом за Успенским и Пельменем из дверей бара.