Перевёрнутая чаша. Рассказы

Так начался мой головокружительный роман. Нетрудно потерять голову, когда тебе двадцать два года, и все предыдущие влюблённости кажутся лишь детскими шалостями. Начиная, когда с девочкой Машей сидел под огромной скамейкой старого сталинского закрытого двора и доказывал ей, что спать можно только лежа или стоя, как солдат. Невинные поцелуи и оберегание девичьих «секретов», зарытых в песке. Школьная любовь с первыми объятиями дискотек, рабским ношением портфеля, провожаниями до дому… В студенческой юности всё иначе. Ты кажешься себе очень взрослым, не нужно доказывать ничего мускулами – достаточно быть умным, благородным, щедрым…

Что такое любовь? Некоторые говорят, что это болезнь. Да, наверно. Я был просто болен. А стал выздоравливать, когда уже родился Сашка. Обычно я ревновал Анжелу, но после того, как она стала большую часть сидеть дома с ребенком, ревность с её стороны стала просто невыносима. Хорошо, что этого не видела моя мама и сестра. Они бы её точно убили. Мы жили отдельно, я приходил с работы и выслушивал истерики. Сашка плакал, он был совсем малюткой, цеплялся за её халат.

Из прежней красавицы она превратилась в вечно нечёсаную, распустившуюся стерву. Я старался ей не перечить (наверно, тогда я стал учиться подавлять в себе эмоции), уходил на кухню, обкладывался книгами и старался молчать. Через некоторое время она обычно успокаивалась и с причитаниями «папа нас не любит, маленький», укладывала Сашку спать. Потом выходила на кухню и смотрела на меня невидящими и ненавидящими одновременно глазами. А я всё равно молчал. Её взгляд придавливал меня, я чувствовал себя таким маленьким. Хотелось распрямиться до хруста.

– Лева, давай все до конца выясним, так ведь дальше жить просто нельзя.

– Согласен.

– Ты всегда молчишь, скажи, что тебя не устраивает?

– Меня не устраивают твои истерики.

– Но тебе все время звонят женщины…Ты с ними подолгу разговариваешь, а я для тебя как чужая.

– Анжела, это все звонки по работе.

– Ты задержался на прошлой неделе до полуночи.

– Я встречался с одноклассниками. Сколько можно объяснять. Ты против? Извини, но мне это необходимо. Ты была совсем другой, вспомни. Мы всегда принимали гостей, как только стали жить отдельно. А сейчас? Ко мне все просто бояться зайти. Даже наши сокурсники, Борька, Вика, Валерка – ведь ты с ними знакома, они просто глаза отводят.

И так каждый день. Она заливается слезами, и мне еще приходится её успокаивать. Ненавижу женские слезы. Непонятно, чего в них больше – игры и искусственности, или настоящей боли.

После полугода истерик она перешла к другой тактике. Она просто не пускала меня домой после девяти вечера. Смешно, но я вынужден был искать себе ночлег то у родителей, то у друзей. Сашка подрастал, и я старался почаще брать его с собой, чтобы только не попадаться ей на глаза. Она перестала следить за собой вовсе, а пора было устраиваться на работу, Сашку отдали в садик. Все чаще я заставал её в состоянии глубокой прострации.

Она целыми днями НИЧЕГО не делала. Но у нее бывали иногда проблески, она могла со мной даже обсудить кое-что спокойно. Я думал, что с выходом на работу что-то изменится. О моей интимной жизни в этот год лучше не вспоминать. Мне была противна сама мысль. Я старался отвлечься на тренировках. Это помогало мне держать себя в руках и не срываться. Меня это все не устраивало.

Легко говорить о воплощении желаний – и трудно начать это самое воплощение. Мой любимый девиз с тех пор – начинать новую жизнь как можно чаще. Я переговорил с родителями Анжелы, и мы пришли к выводу, что ей нужно немного подлечиться, прежде чем выходить на работу. А заодно обследоваться. Я заметил за ней некоторые странности. Она забывала выключить свет, утверждая, что это делала. Я стал опасаться за здоровье Сашки. Параллельно с этими неприятностями начал искать работу и подумывать о том, что пора заняться чем-то более прибыльным, чем программирование и наука. В нефтяной компании была вакансия консультанта-референта, и я ждал результата собеседования. Анжела легла в клинику, Сашка жил у моих родителей. Я приходил домой поздно, было тихо, хорошо, и хотелось этой тишины целую вечность…

…Ванжерина схватила его за руку.

– Прану, послушай, со мной происходит что-то необычное. Я просто о чем-то подумаю про человека, с которым разговариваю, а я всегда что-то думаю о человеке, например, чтобы произошло, если сейчас он станет мяукать, например, и он, глядя на меня ничего непонимающими глазами, начинает мяукать. Дома у меня уже скатерть-самобранка. Стоит только подумать об устрицах и белом вине – они тут же на столе.