– Да-да… и всё-таки, зачем ты меня сюда привезла?
– Влюбилась без памяти, знаешь, любовь с первого взгляда называется. Твои болотные глаза меня стали преследовать повсюду, словно русалки к себе зазывали, я не нашла ничего лучшего, как похитить тебя, чтобы наслаждаться любовью с тобой всю ночь.
– Ты это серьёзно? – Глеб схватил её за руку и развернул лицом к себе. В темноте её глаза были совсем темными, ничего было не понять, незаметно он ощутил восторг, поднимавшийся откуда-то снизу, мурашками передёргивая тело.
– Успокойся, я пошутила. Пошли в дом.
– Поленька, ты просто чудо.
– Я это знаю. Не отвлекайся.
Они зашли в обыкновенный дачный домик. Небольшая веранда, простой стул и четыре табуретки. В углу поблескивали ведра, запыленные чашки и стаканы толпились на столе, словно пассажиры на перроне в ожидании приближающегося поезда.
– Электричества нет… Вот досада. Только через месяц дадут. Где-то тут свечки были, погоди…
– Как романтично, ты и я, при свечах. Стой, у нас ведь есть шампанское! Ты знаешь, когда мужчина хочет выпить шампанского, это значит, он почти на грани любви! Поленька, как это странно, я встречаю тебя в этой глуши, ты совсем не приспособлена жить в провинции, ты такая…
– Какая, дорогой?
– Ты… Очаровательная, сногшибательная женщина… Я уверен, что ты талантлива во всём.
– А кто не захотел слушать мои стихи? Ай-яй-яй, – шутливо пригрозила она пальчиком, высвобождая из его пьяных объятий, одновременно соображая, куда могла запропаститься свечка.
– Придётся идти за фонариком, сиди здесь, не вздумай кричать, собаку сторожа разбудишь.
– Мы что здесь, инкогнито? Ты прелестница, похитила израильского журналиста, сейчас все с ног сбились, проверяя, куда я мог исчезнуть.
– Все гораздо проще, мой друг, только суть дела я тебе объясню позже, когда ты станешь несколько более трезв.
Она вышла из дома и подошла к машине. Вынула ключ зажигания и сунула его в карман джинсов. В бардачке нашла фонарик. Собственно, можно печку растопить, правда, дым будет виден. Про сторожа она наврала, и про собаку тоже. Нужно сделать что-то, чтобы немного привести в чувство этого алкоголика. Кто знал, что он подвержен этому злу. Она вернулась в дом, светя фонариком. Глеб сидел, не шевелясь, что-то шепча губами.
– Что с тобой?
– Поленька, – прошептал он одними губами, – стой, где стоишь. Посмотри на противоположную стену.
– Ну?
– Глаза.
На стене медленно растворялось изображение двух неподвижных флуоресцентных глаз.
– Ты видишь это? – испуганно шептал он, – они исчезают…
– Ну, вижу. Исчезли ведь. Может, ведьмы прилетали, оставили на память.
– Поленька, ты что, смеешься? Что это, расскажи мне, ради всего святого, Поленька, милая, в какую историю я попал?
– Успокойся, успокойся, я тебе чуть позже все объясню. Ты, кажется, хотел шампанского, я тут свечку нашла, смотри, как все замечательно.
Она пытается меня успокоить, значит, что-то не так в этом похищении. Или всё-таки успокоиться, наслаждаться жизнью, в конце концов, может, мне просто померещилось. А она просто успокаивает меня.
– Да, давай выпьем за то, что ты такая добрая, Поленька! Я рад, что встретил тебя, такую замечательную и красивую.
– Как много лишних слов.
– Поленька, мы совсем мало знакомы. Знаешь, когда я уезжал из России… Я это сейчас, с тобой вдруг понял, как позорно я бежал… У меня есть дочь, была жена, я всё бросил и бежал. Вот я смотрю на тебя, я посмотрел на твоих друзей, они тебя любят, ты о них заботишься, и мне хочется просто стать лучше. Ведь что такое моя жизнь. Вечная дорога. Я горжусь, что я в дороге, но иногда так хочется, чтобы было что-то постоянное. Я смотрю на вашу жизнь, у вас есть какие-то корни.… Наверное, очень сбивчиво… Поленька, страна, из которой я бежал десять лет назад, была сплошное дерьмо.… Ой, извини, я страшно напился, корю себя за это, но не могу не пить шампанское, ведь ты рядом.… Какой я стал лиричный. Поверишь ли, Поленька, с тобой я чувствую себя моложе на десять лет, как будто я тот, бывший гражданин родины, которую унизили, я смотрю на ваш город, и чувствую, что все свыклись, смирились с этой жизнью, никто не хочет перемен, все привыкли к страху.
– Это не так, милый Глеб, – вдруг засмеялась Полина, – с чего ты взял, что мы тут чего-то боимся? Это вы выходили на танки и защищали демократию. Сейчас это просто невозможно, пойми. Ваше поколение благополучно устроилось, не все, конечно, а мы, молодые, просто не помним социализма, нам уже досталась перестройка и перевернутые понятия о том, что такое хорошо и что такое плохо. Мы не пойдем разбрасывать прокламации, мы не революционеры, что ты.
– Постой… Неужели вас всё устраивает в этом порядке вещей? Читала ли ты Достоевского? Мне кажется, в России сейчас полный разброд в умах, и стоит только появиться какой-то силе…
– Наоборот, нет никакого разброда, есть оформленные цели. Мы хотим жить так, как мы этого заслуживаем, и мы будем так жить. Но не путём разрушения, отнюдь. Давай все-таки спать, я уже не хочу шампанского, я уже очень устала. Я постелю тебе внизу, а сама пойду наверх.