Перевод показаний

Когда я проснулся, там была женщина-танцовщица, недалеко от нас, лицо ее ничего не выражало. С ней две старухи. И другие тоже. Скоро пришли двое безопасностей, это они за ней, за танцовщицей. Один взял ее за руку, повел. Она была покорна. Безопасность, которого я знал с детства, возвратился к двери, но теперь последовал за теми двумя, которые забрали танцовщицу. Я помню, как его отец много месяцев назад жил в одной секции, как он посматривал на других, ужас, подозрительность, что они думали, те, о нем, про него, про его отца, все посматривал туда, сюда, может мы заглядываем ему в голову, что там внутри, мысли о нем. Он знал о моем раннем знакомстве с сыном, но отметал его, как незначащее. Сначала он со мной заговорил, но очень скоро замолк, и я понял, что разговор о его прежнем участке привел мысли о сыне, который теперь был известен особой жестокостью, судороги в его голове, я это видел, что его сын стал заплечным мастером, как бы отбросить эти мысли, но он не мог, они все лезли и лезли, пока он им не подчинился, я видел, да, он был испуган, но видел также, что он торжествует, вон ведь какое к нему уважение. Конечно. Как им не уважать, его сын великий мясник, смотрит на всех, прикидывает вес, отца увидит и тоже вес прикинет, ничего не сможет с собой поделать, у этого кожа грубовата, но мясо под ней есть, мясо это всего только узловатые мышцы.

Что случилось с отцом. Я уже много месяцев не был в той секции.

Я знал, что безопасность глядит на меня. И гадал, заметил ли он меня, осознал ли, конечно, что я человеческое существо. Свету там было мало, но я это знал. И что теперь со мной, что предстоит. Извращенные мозги этих людей теперь у нас в головах. Дети учатся ненавидеть. Мальчики обретают ответственность, но знак ее – степень этой ненависти. Они становятся способными на все большее насилие, на пытки. Мера ответственности подростка это те пытки, которые он способен довести до конца. И если говорить о пытке, чем она может быть. Мозги не могут кричать. Мозги у меня имеются. Я только киваю. Я знаю, что могут сделать эти люди. Женщина-танцовщица вернулась, вошла в нашу комнату, старухи подвинулись, освобождая ей место, она смотрела лишь в пол у своих ног, ни влево, ни вправо, пока опускалась, садясь. Я знал, что крупная женщина тоже вглядывается, что поймет, я не сплю.

36. «у нас свои позиции»

Что за девушка со мной? Она со мной не делила. Мою постель. Я так и сказал. Она больше не делила со мной постель. Не знаю, почему. Она

Она женщина, он мужчина, я он, он мужчина, не женщина, мы отличаемся друг от друга. Я не знаю. Да. Как интимные, продолжались. Делилась доверенностью, своими секретами. Моими не моими, секретами делиться непросто. Она шепталась со мной попозже вечером. Я смотрел, как она смеется. Это было в ту ночь, я с другими ушел из комнаты. Она тогда смеялась, да. Заграничный журналист увидел, что я ухожу, и пошел за мной. Ты не то, что разные прочие, сказал он.

Это почему? сказал я.

Ты сам по себе, сказал он, отдельная личность.

Я иногда не могу припомнить. Я тогда остановился с ним. Почему он так со мной говорит? Я сказал, Ты дурак? Очень на то похоже.

Но он имел уверенность. Он улыбнулся мне. Я мог бы убить его тогда, мог бы убить, пришлось от него отвернуться, я не сумел этого скрыть. Я думал сказать ему прямо, как я научился. Да, был научен, он так говорил. Но тогда он мог бы использовать это, потому что он такого и ждал, это ему и было нужно. Да, он подстрекал, это было его подстрекательство. Друг, сказал он, и я опять повернулся к нему, рассмеялся ему в лицо, Это я твой друг?

Да, сказал он.

Нет.

Но я же тебе друг.

Ты мне не друг.

Я мог бы стать тебе другом, если бы можно.

Ты дурак, что так несправедливо относишься к нам. Ты не понимаешь, не можешь, и не научишься. Вот ты.

Да, он был дураком и я мог убить его. Но о чем эти показания? Я могу официально доложить обо всем. Скажите мне? Какие требуются детали? Если мне известны, я могу об этом сказать, я заявляю только правду.

Что еще, что там еще было?

Не сейчас, не для меня, для нас, говоря о нас, обо всех нас, или наших.

Другая девушка тоже, могу и о ней рассказать. Сзади меня шел разговор, включая трех безопасностей совместно с другим, заграничный журналист тоже присутствовал. Разговор свернул на женщин, и один из трех, который говорил шепотом, был наиболее убедительным. И это удивляло других слушателей, нас снаружи той группы. Он сказал, что каждый раз, как смотрит в зеркало и видит себя, у него сразу встает, и повторил это с жестом, сделав жест. Не секретно, но чтобы все вокруг видели.

Трое безопасностей хохотали, хлопали его по плечу, отличный малый. Заграничный журналист тоже. Он был там, но отодвинулся, чтобы показать расстояние от них. Для нас. Я так это понимаю. Он не стыдился. Ему требовалось отделиться, их от себя, но не из стыда. Я так не думаю. И при этом для нас, чтобы мы приняли его во внимание, отметили, как объект большей предосторожности.