Перевод показаний

В эти наиболее трудные моменты, такие, как этот сейчас перед нами, мы думаем, каким бы он был, если бы у нас присутствовали дети. Я тоже думаю это. Я не могу остановить мысль, мое собственное дитя. И может ли быть возможным такое? Если присутствуют дети, дети на иждивении? Конечно, они присутствуют. И что тогда делать отцу? Совладает ли он? С этим же совладать невозможно. Сам я думаю так, ибо чему это родственно, или может быть родственно? Военные ситуации, куда в них девать детей? Быть на войне, но печься о них. Да. И если пойти дальше, мы должны признать, что это так, как это есть для всех родителей, какими мы являемся и были, и во все времена. Если я могу думать о крестьянах Египта 7000 лет назад, и знать, что это нельзя отринуть, как форму ада, что отделение исключений из этого правила указывает лишь на природу общности, что правило должно охватывать любое число общих показателей, только они суть руководство для поведения, поведения, затруднительного в ситуациях, которые постигаются, как социально опасные. Но с самых ранних времен мы оба задавались задачей показать положительный аспект этого, что эти непреодолимые обременения являются, как таковые, кажущимися и никакими иными, что они многое дают для того, чтобы облегчить невыносимое, невыносимое воздействие, природу нашей теперешней внешней среды.

Я начинаю уставать от распространения, это становится все большим унижением, моя неспособность, отсутствие

Движение, ограниченное пространство, вечная исходная предпосылка. Примеры?

Я слишком поздно получил известие о его смерти. Никто не проинформировал меня раньше. Я сожалею об этом. Это неловко, если так можно выразиться.

И все же, такому, как это, помочь невозможно, существуют мысли, существует время для таких мыслей, это во время скорби, возможно, на начальном этапе периода скорби, и никто не сказал мне о его смерти, ни один не сказал, я пишу вам

Я вам пишу

46. «это приходит опять»

Мог ли я двигать своим телом, не было ли оно изломлено. Он твой, произнес голос, исходящий непонятно откуда. Нет, не так, не было, был пол, пол, соломенный тюфяк, одеяло, и рука у меня в паху, и я пошевелился, сдвинулся на бок, а оно на мне и рука на мне, сжимающая ладонь. Очень жарко, пот и старые пласты. Если голова под одеялом, я не смогу дышать, я это знал, не смогу, задохнусь, я знал это. И опять погружаешься в сон, в какое-то подобие сна, и боль рассасывается. Если бы мне проснуться, если бы это было миновавшее сновидение, событие прошлого, из прежней жизни или, если это происходило, как долго, долгое время, а теперь и эрекция, и думаешь, это происходит, произошло, бесконечное, как сновидения, циклическое. И я снова проснулся, и рука держащая меня там, сжимает, и также я чувствовал жар от ее тела. Я едва мог пошевелиться, вытянуть конечности. О чем это меня спрашивали, о разном. Если меня спрашивали о разных вещах, я слышал их, и тогда наступал следующий момент, а я и не знал бы, пока он не следовал, а то и дольше, как долго, часы. Какие это были вопросы. Рука сжимала меня, туго, с силой стискивала, и все же я мог бы выпростать ноги, желал этой возможности, но в чем был ужас или чего я ужасался, нет не было, этого не было.

И тоже в моей памяти, и с этим ужасом, и тело сзади, кто-то, кого я знал, думал я, кого я знал, и тошнотворное чувство. Встречал ли я эту женщину, я думал, я эту женщину встречал. Что-то сейчас завершается в моей жизни, и эта, другая вещь, которую я знал, также закончилась, о которой я заботился, эта другая вещь, она тоже, это прошло, которое А если сопротивляешься. Я сопротивлялся. Пассивно, по-другому было нельзя, не шевелиться, иначе поймут, что я в сознании. Надо было отпустить себя, чтобы подготовиться. Я бы расслабился, но только чтобы подготовиться, попробуй так. Ее большая ладонь берет меня, мой маленький пенис, сжимает яички, охватывает меня, ее большая ладонь, и тискает, глаза у меня закрыты, грудь сдавлена, не могу дышать как следует, мне нужна сила, чтобы выполнить это, а мои легкие, я задыхаюсь, не ловить ртом воздух, и стрелы света у меня за глазами, искрящие, заостренные, за глазами, удушье. Моя грудь.

Это идет со слюной, мы выдаем эти вещи. Я должен был просто лежать. Вырваться на свободу я не мог. Мне предстояло умереть. Я так и говорю. Я понимал это, невозможно, говоря о бегстве, важно было контролировать нервы в моем желудке, чтобы я мог контролировать нервы в моем желудке или кислород, покидающий легкие, однако помимо этого ничего контролировать я не мог, и грудь у меня вздымалась, может быть, мои легкие разорвет, может быть, это со мной и происходит