Перевод с подстрочника

Калитка во двор Сергея была не заперта, Печигин отворил её и вошёл. Двор был заляпан помётом, очевидно, хозяин держал птицу. В дальнем его конце Олег заметил невысокую женскую фигуру в оранжевом коштырском платье. Женщина повернулась и пошла ему навстречу. Олег увидел, что у неё крупное, совсем детское на вид русское лицо с большим выпуклым лбом и маленькими глазками. Глазки эти с минуту моргали, уставясь на Олега, в явном смятении она пару раз шмыгнула носом, вытерла его рукой, а руку о платье, повернулась и, так ничего и не сказав, убежала в дом. Через несколько минут из дома вышел помятый мужик в расстёгнутой рубахе, выглядевший так, точно его только что разбудили. У него было не загорелое, как у местных, а красное, точно обожжённое, лицо и такие же руки. Это и был хозяин, Сергей. Никакой радости или хотя бы удивления оттого, что к нему явился человек из Москвы, он не выказал. По-русски Сергей говорил с тягучей коштырской интонацией, исключавшей выражение каких бы то ни было эмоций, как будто с неохотой вытягивал слова из тины ленивого безразличия. Пригласил в дом, пододвинул к столу стул, извинился, что угостить нечем, «живём мы тут небогато», – махнул рукой на голые стены комнаты. Все его движения были небрежно-неточными, словно ему лень было доводить их до конца. Комната была большой и от этого выглядела полупустой, хотя кроме стола и кровати в ней стоял сервант со стопками книг и портретом Есенина с трубкой. Олег пробежал глазами по книжным корешкам – всё сплошь русская и советская классика: Толстой и Горький, Федин и Леонов. Заметив интерес гостя, Сергей объяснил:

– В совхозе прежде библиотека была. Когда совхоз развалился, я книги себе забрал – кому ещё они тут нужны? А у нас телевизор давным-давно сломался, радио здесь не работает, вот мы с Наськой их и читаем. А что ещё вечерами делать? То есть я вслух читаю, а она слушает. Сама-то она так читать и не выучилась, сколько я ни учил, всё впустую…

Пока Печигин с Сергеем разговаривали, Наська внимательно переводила взгляд с одного на другого, точно ей непременно нужно было видеть говорящего, чтобы понимать смысл слов, как если бы она считывала его с губ. Услышав последнюю фразу отца, она обиженно засопела и уставилась на стол перед собой. Теперь вблизи Олег отчётливо видел, что ей не больше двадцати, несмотря на крупную, упиравшуюся в край стола грудь, едва умещавшуюся в коштырском платье. Над губой у неё была болячка, которую она беспрерывно теребила, но, заметив, что Олег на неё смотрит, тут же спохватывалась и прекращала. Словно отвечая на мысли Печигина, Сергей сказал:

– Скоро уж двадцать пять ей исполнится, а всё как ребенок… Никакой в хозяйстве пользы. Только если б не она, я б давно уже тут до белочки допился. А так, хочешь не хочешь, приходится воздерживаться. Потому что куда она, если я помру, денется? Так и живём, книжки читаем…

Пока был совхоз, Сергей работал там механиком и теперь, когда были запчасти, чинил технику на тракторной станции. А когда чинить было нечего, пас овец или продавал на рынке яйца своих кур. Олег спросил, почему он не уезжает в Россию, как другие.

– Кому я там нужен? Ни родственников, ни друзей. Да и денег на переезд не собрать… Нет уж, видно, судьба нам с Наськой здесь доживать. Ты, Насть, хочешь в Россию?

– Не-е-ет, – для убедительности Наська помотала из стороны в сторону тяжёлой лобастой головой. – Мне тут хорошо.

– Ну, вот и молодец. Иди, сделай нам чаю, что ли…

Наська вышла, и в комнате сделалось ещё больше пустоты, залитой падавшим сквозь немытые стекла пыльным светом. Долгая пауза в разговоре ничуть не смущала Сергея: отвернувшись от гостя, он глядел в окно, и губы его иногда шевелились – очевидно, он продолжал говорить про себя, но не считал нужным произносить свои мысли вслух. Наконец, как итог обстоятельного размышления, сказал:

– Да и не всё ли равно, где жить? Я так думаю, всё едино…

Печигин многое мог бы на это ответить, он даже собрался уже начать убеждать Сергея, что на родине и ему, и дочери будет лучше, но, ещё раз взглянув на беззвучно шевелящиеся губы хозяина, понял, что любые его доводы будут пустым колебанием воздуха. Сергей так давно привык говорить сам с собой, что наверняка бессчётное число раз повторял себе всё, что мог бы сейчас придумать Олег, и если он всё-таки никуда не уехал, то ничего с этим не поделаешь. Заметив на подоконнике стакан с водой, в котором плавала бумажка с арабской вязью, Печигин, чтобы переменить тему, спросил, для чего это.

– Лекарство. Местный лекарь Наське прописал. У неё так, бывает, голова болит, что воет ночами, никакие таблетки не помогают. Сказал пить по глотку перед сном.

– А что там на бумажке написано?

– Сура из Корана, а о чём точно, не знаю. Наверное, о выздоровлении. Если наш Бог о нас забыл, может, ихний вспомнит. Мне-то ведь, честно говоря, всё равно, какой бог поможет, тому и спасибо. А то сил никаких нет слушать, как она по ночам скулит.