Переводчик Гитлера

Вполне понятно, что такая программа едва ли оставляла время для какой-либо серьезной дискуссии. Два диктатора даже не пользовались одним и тем же поездом и встречались только в самолете, в тряских автомобилях или во время коротких остановок в штаб-квартире. Поэтому встречи, подобные этой, были рассчитаны лишь на внешний эффект для всего остального мира. Когда Гитлер и Муссолини встречались, Муссолини выражал свое личное мнение еще реже, чем на встречах в Бреннере. Диктаторы битый час сидели друг против друга, и Гитлер проигрывал свою любимую «граммофонную пластинку»? о нашей грядущей победе или о прочности наших позиций и слабости России и Англии. Он заваливал своего гостя цифрами и техническими подробностями, вызывал Клюге или Рундштедта[12] для военных пояснений и демонстрировал новейшее гигантское орудие. Я с удивлением наблюдал, как все это поднимало дух Муссолини или тех гостей, которым предлагали сокращенный вариант той же программы. В длительном воздействии этих мощных витаминных вливаний я весьма сомневался, даже в то время. Моя собственная вера значительно слабела после того, как я расставался с одним из таких гостей и думал о том, что, вернувшись в свою страну, гость разделит мои пессимистические взгляды. Это было неизбежно, потому что с 1941 года общая ситуация постоянно ухудшалась.

Эти встречи требовали большой организационной работы. Все следовало рассчитывать до деталей: время бритья Муссолини (поезд при этом должен был останавливаться, что в точности учитывалось железнодорожным управлением рейха), количество локомотивов (а их всегда не хватало и приходилось заниматься реквизицией), подготовку специального персонала… Людям у линии фронта, которые имели несчастье ожидать визита высокого гостя, приходилось тратить время на подготовку представлений, в то время как у них имелись более важные дела. И вся эта кипучая бесполезная деятельность сжималась в стереотипные коммюнике о «товариществе», «войне до победного конца», о «новом европейском порядке» и так далее. Конечно, у меня часто возникало чувство, что все эти тщательно подготовленные мероприятия организовывались только ради коммюнике, цель которых состояла в том, чтобы произвести впечатление на немецкую публику и, даже более того, на весь мир. Фантастические инциденты случались порой во время таких приготовлений.

На обратном пути из Тарвизио, например, на вокзале, где наш поезд подключили к телефонной сети рейха, я получил короткое сообщение для передачи Муссолини: «Министр иностранных дел Германии отозвал согласованное коммюнике». Сразу после получения этого известия поезд тронулся и связь прервалась. Учитывая время, которое потребовалось, чтобы зашифровать телеграмму, доставить ее Гитлеру и Риббентропу в их специальные поезда и затем расшифровать, я мог предполагать, что этот вопрос прояснится, когда мы доберемся до следующей станции, откуда сможем позвонить. Итальянцы не согласились и сразу же доложили о сообщении своему дуче. Он разъярился и сказал мне в сердцах: «Немедленно остановите поезд, Я не покину территорию Германии, пока не разберусь с бессовестным поведением Риббентропа», Мне показалось, что он готов напрочь выдернуть телефонный провод. «Мы остановимся на следующей станции, и я позвоню!»? заявил он мне с видом, достойным Цезаря, Я объяснил, что могу говорить только по прямой линии и придется подождать, пока мы доберемся до станции, где сможем подсоединиться к основной телефонной сети. Мы доехали до станции, я смог выяснить, что произошло, и отнести этот случай к фантастическим курьезам тех лет.

После отъезда Муссолини Гитлер и Риббентроп также отъехали в своих специальных поездах. Затем Риббентроп перечитал коммюнике и заметил, что заключительный параграф гласит: «В обсуждении военных и политических вопросов принимали также участие с немецкой стороны генерал-фельдмаршал Кейтель и рейхсминистр иностранных дел фон Риббентроп». В ярости от того, что его имя поставили после имени Кейтеля (одного из его многочисленных врагов), Риббентроп позвонил моему тезке Шмидту, возглавлявшему пресс-службу, и потребовал поменять порядок. На следующей станции Шмидт кинулся в специальный поезд Гитлера, чтобы сообщить тому о жалобе Риббентропа, при этом Гитлер начал злиться на тщеславие своего министра. Споры Риббентропа с Геббельсом, Кейтелем и другими часто приводили Гитлера в ярость, но он всегда необъяснимым образом уступал, а Риббентроп наглел все больше. И на этот раз Гитлер в конце концов сказал, что он разрешает поставить фамилию Риббентропа первой в этом коммюнике. С большим облегчением Шмидт вернулся в вагон Риббентропа на следующей станции и доложил о своем успехе.

«Что сказал фюрер?»? с беспокойством спросил Риббентроп, и когда Шмидт представил ему смягченную версию недовольства фюрера, вдруг неожиданно заявил: «Я забираю назад мое требование. Пусть останется так, как было».