Переводчик Гитлера

«Если я должен дать Вам ответ на вопрос о самоопределении,? сказал Чемберлен,? то мне нужно сначала проконсультироваться с моими коллегами. Следовательно, предлагаю на этом вопросе сделать перерыв в нашей беседе, чтобы я мог немедленно вернуться в Англию для консультаций, а затем снова встретиться с Вами». Когда я перевел эти слова насчет перерыва в дискуссии, Гитлер поднял глаза в тревоге, но когда понял, что Чемберлен собирается встретиться с ним снова, согласился с явным облегчением. Атмосфера вдруг снова стала дружеской, и Чемберлен сразу же воспользовался этой переменой, чтобы заручиться согласием Гитлера, что за этот промежуток времени против Чехословакии не будет предпринято никаких враждебных действий. Гитлер без колебаний дал такую гарантию, но добавил, что она потеряет силу, если произойдет какой-нибудь особенно ужасный инцидент.

Так окончилась эта дискуссия. После того как Гитлер сменил тактику, перспективы сохранения мира стали казаться более обнадеживающими. Вместе с англичанином я поехал на машине в отель Берхтесгадена, где мы поужинали и провели ночь.

Как всегда после таких дискуссий, тем же вечером я продиктовал отчет. Гендерсон постоянно наведывался в мой номер и спрашивал, как идут дела, потому что Чемберлен хотел получить документ по возможности в ту же ночь, чтобы подробно отчитаться перед своим правительством на следующий день. В подобных случаях, само собой разумеется, я всегда давал второй стороне, участвовавшей в переговорах, копию отчета, если она этого хотела. Впервые я сделал это на Гаагской конференции 1929 года, когда передал Артуру Гендерсону английский перевод моего отчета о переговорах между министрами иностранных дел Германии, Франции, Великобритании и Бельгии. Меня всегда интересовали дополнения, которые пожелали бы сделать иностранцы? иногда чисто стилистического характера. Никто никогда не высказывал возражений по существу вопроса. Исправления, вносимые Гитлером и Риббентропом, обычно состояли в устранении некоторых абзацев их заявлений, но их корректировка также никогда не вносила никаких существенных изменений.

Но в тот вечер, кроме Гендерсона, в моем номере неожиданно появился рассерженный Риббентроп. «Вы все еще думаете, что находитесь в Женеве!? заявил он после того, как Гендерсон вышел из комнаты.? Тогда любые секретные документы свободно раздавались всем подряд. У нас в национал-социалистской Германии так не делается. Этот отчет предназначен только для одного фюрера. Пожалуйста, возьмите себе на заметку».

Теперь передо мной встала крайне неприятная задача сообщить Гендерсону и Чемберлену, что я не смогу дать им мой отчет. Я вспомнил, как Гитлер уже высказывал мнение в ходе других переговоров, что предоставление письменного отчета будет противоречить конфиденциальному характеру этих бесед. Само по себе это было логичным объяснением, но так как перед началом последней встречи ничего подобного не было сказано, для Чемберлена это было бы весьма неубедительным. В самом деле, он подчеркнуто выразил свое недовольство, заявив, что в таком случае на следующую встречу ему нужно будет привезти своего собственного переводчика или по крайней мере того, кто составит для него отчет. Впервые я оценил, каким знаком доверия было то, что никто из иностранцев, для которых я переводил, от Эррио и Бриана до Гендерсона, Макдональда и Лаваля, за все эти годы ни разу не привез своего переводчика, всегда пользовались моими услугами. Тем более я сожалел об этом досадном недоразумении, что понимал: это было сделано Риббентропом из чистой злобы в отместку за отстранение от участия в беседе с Чемберленом.

Впоследствии у меня постоянно возникали трудности с Риббентропом относительно передачи моих отчетов о таких беседах иностранцам. Даже Муссолини каждый раз приходилось выпрашивать мои отчеты. Дуче никогда не находил огрехов в моей работе? даже часто поздравлял меня с тем, как точно мне удалось передать его слова.

На следующее утро мы поехали с Чемберленом на машине в Мюнхен, где он сел на самолет ровно через двадцать четыре часа после того, как приехал. В тот же вечер я вернулся в Берлин.

Чем больше я размышлял о жизненно важной беседе в Берхтесгадене и вспоминал, как Гитлер удержался от рокового шага, тем больше питал надежд. Однако в Берлине еще преобладали глубоко пессимистические настроения из-за печатавшихся в газетах историй о конфликтах между немцами и чехами на судетской территории. Геббельс день ото дня задавал прессе все более высокий тон. Он уже почти достиг предела негодующей брани, когда пять дней спустя ночным поездом я отъехал в Кельн. В полдень 22 сентября прибыл Чемберлен. Мы проводили его до его отеля на берегу Рейна, напротив Годесберга, и в тот же день состоялся его первый разговор с Гитлером в отеле «Дреезен» в Годесберге.