Перевоплощение

– Все споры от путаницы, вопрос о создании искусственного интеллекта (именно интеллекта) – это вопрос времени, теоретически здесь нет непреодолимости, а вот создание искусственного разума – глухая фантастика. Разум ценен способностью создавать, а это не только поиск и получение данных, их обработка (опыт, сравнение, выборка анализ, систематизация и т. д.) и выдача результата, но и самостоятельная постановка задачи (причём правильная постановка, корректная, охватывающая весь процесс создания чего-либо, от сути поиска до формы выдаваемого результата). Искусственный интеллект – это закрытая система, а разум – открытая. Практическое применение искусственного интеллекта – это замещение громоздких программ, содержащих в себе громадное число перебора вариантов и вероятностей, но, упрощённо говоря, искусственный интеллект – это всего лишь новое поколение этих программ, это тот же переборщик и выборщик, только устроенный по другим принципам, например, действующий по так называемым уравнениям общего вида.

– Это ты по поводу общественных страхов?

– Точно. Искусственный интеллект категорически не способен взбунтоваться и прочая-прочая. А создание искусственной системы с этапом постановки задачи (самопостановки) – вымысел, если только человечество не научиться управлять сознанием, как сейчас материей.

– Тогда получится не совсем человечество или совсем не человечество. Эволюция цивилизации какая-то.

– Наверно, ты прав, эволюция цивилизации – это эволюция разума, а критерий оценки той или иной цивилизации – её культура, которая доносится до индивидуальностей (всех людей составляющих цивилизацию) личностями (немногими из людей, развивающими цивилизацию). Впрочем, это область общей теории личности, для развития которой важно, что личность, как и индивидуальность, дуалистична по природе.

Жизнь 1101-я

7

Костя в очередной раз открыл окно, выветривая табачный дым. Несмотря на холод, идущий с улицы, воздух обновлялся регулярно, противостоя непрерывному курению Жоры, пытавшемуся соответствовать собеседнику тем умным лицом, что образуется в процессе выпускания дыма. Костя предложил Жоре пойти в большой коридор и покурить там, а в комнате пока проветрить. Жора согласился. В коридоре, у стены, тосковала вынесенная кем-то из студентов парта (наверное, ненужная), представляющая собой довольно большой стол с металлическими ногами-опорами, ребята сели на парту. Надо сказать, устроились они основательно, по всей ширине столешницы, прижавшись спинами к стене и вытянув ноги, выступившие за край парты почти на длину голени. Закурили.

– Скоро первая смена вернётся, – задумчиво произнёс Жора. – Ты потом к Маре уйдёшь?

– Да, – односложно и без комментариев.

– А может, вы вдвоём и ко мне?

– Нет, ты уж извини.

– Жаль, – вздохнул Жора. – Придётся в институт сходить.

– Сходи, глядишь, пятёрку получишь…

– Люлей он получит! – это Ганс, утренний студент, как и Мара.

– Что за наезды, – ненатурально возмутился Жора.

– Привет Костя, как жизнь? – Ганс словно перестал видеть Жору.

– Нормально. А на Жору не серчай, когда-нибудь он исправится.

– Могила его исправит! Алкоголик… – Ганс понёс, живописуя и вечер второго дня и вчерашний, и как ему неудобно перед земляками, и как он устал бороться с нерадивым соседом, и всё такое, и в том же духе.

Ребята не мешали и, закурив по второй, ожидали окончания монолога. Костя потихоньку посмеивался, а Жоре приходилось разыгрывать искреннее раскаяние, периодически кивая головой, сокрушённо вздыхая и поддакивая, сказав даже, кем он будет, если подобное повторится, в общем, Ганс успокоился и, в очередной раз, поверил. Жоре всегда верили, он определённо учился не в том институте.

Утомившись произнесённой тирадой и желая укрепить достигнутый мир, а точнее, перемирие, Ганс присел на краешек парты, даже не присел, а чуть коснулся, намереваясь присесть, но этого оказалось достаточно. Парта сложилась молниеносно, дефектная – вот её и выставили добрые люди. Костя и Жора побывали в невесомости, пусть какое-то мгновение, когда ноги взметнулись вверх, а зад неумолимо потянуло к полу, но, так как головы они сберегли (не опробовав стену на прочность), то им понравилось. А вот Гансу не понравилось. Ноги ему не отдавило, но царапина вдоль одной из них получилась серьёзная (и брючина в клочья), от боли и неожиданности Ганс заорал. Костя собрался посочувствовать Гансу, но начал ржать Жора, причём ржать совершенно беспардонно, наподобие этих идиотских мешочков со смехом – не заразиться невозможно. Стали ржать на пару. Разобидевшись (совершенно справедливо), Ганс ушёл в комнату.

Успокаивались долго, продолжая сидеть на руинах, наконец, сделав глубокий вздох и удержав готовый вырваться смех, Костя спросил:

– Ты чего разошёлся, что смешного-то?

Жора лишь таращил глаза и тыкал пальцем в сторону Кости, продолжая булькать и хрюкать, его можно понять, ведь вопрос о причине смеха от человека, смеявшегося не меньше минуты, смешон сам по себе. Короче, ещё посидели, потом ещё, пока Жора окончательно не снял напряжение, вернув себе способность разговаривать: