Переворот

Найденов шагнул было вперед, по остановился, увидев в руке прапорщика револьвер.

— Не подходи, унтер, — предупредил Вадим. — Прочь!

— Ты это брось… не шути с этим, — хрипло сказал Найденов, не спуская глаз с прапорщика. И в этот миг сухой и короткий звук, словно щелчок бича, ударил в уши. Вадим вздрогнул, ощутив пронзительно-горячую пустоту в груди, жар хлынул в лицо, опалив горло… Он медленно повернулся и удивленно посмотрел на Сатунина:

— Вы не посмеете, штабс… — И не договорил. Земля косо ушла из-под ног, и небо, опрокинувшись, как бы накрыло его. Никогда прапорщик Круженин, за все свои двадцать два года, не видел так близко над собою небо…

— Так-то вот, — сказал Сатунин, засовывая в кобуру наган. Круто повернулся и пошел к сборне. Следом за ним, чуть поотстав и не проронив ни слова, двинулись Барышев и корнет Лебедев. Трава шуршала под сапогами — и в наступившей тишине шаги звучали глухо и тяжело, так будто земля противилась и не желала их принимать…

***

Среди ночи вспыхнул в Безменове пожар. Пламя взметнулось к небу, слизывая звезды, и в жарком свете его видно было, как трещат и рушатся стропила дома…

Лаяли с протяжным воем собаки в разных концах деревни.

Люди выскакивали на улицу, спрашивали друг друга.

— Где горит? Кто горит?

— Кажись, Огородниковы…

Однако сатунинские солдаты никого близко не подпускали.

И к утру от огородниковского дома остались одни головешки.

24

И середине лета раздробленные остатки красногвардейских и повстанческих частей пытались еще оказывать сопротивление двигавшимся с юга, от Кош-Агача, по Чуйскому тракту, карательным отрядам Серебренникова и штабс-капитана Сатунина, объявившего себя «военным диктатором» Горного Алтая, а с северо-запада, со стороны Бийска и села Алтайского, регулярным соединениям полковника Хмелевского и капитана Федоровича… Однако остановить их не могли — слишком неравны были силы. Обескровленные, обезглавленные красногвардейские группы, лишенные прилива свежих сил, боезапасов и продовольствия, не имевшие к тому же никакой связи друг с другом, поспешно отходили одни к Уймону, в глубину гор, другие к станице Чарышской, надеясь найти там поддержку среди казачьего населения. Увы! Поддержки не было — знать, не приспело еще время. Обстановка же для контрреволюционных сил складывалась благоприятной — и силы эти выглядели в то лето грозными и несокрушимыми. Помимо регулярных частей, действия которых координировались главнокомандованием Временного Сибирского правительства, в предгорных районах и по Чуйскому тракту, в больших и малых деревнях, усилиями кулаков и монархически настроенных офицеров, выжидавших и выждавших своего часа, спешно сколачивались добровольческие дружины. Все они считали себя так или иначе обиженными Советской властью и мстили ей с особой яростью и злобой, подавляя малейшие признаки и остатки ее в деревнях. Особой жестокостью отличались «Алтайская дружина» урядника Кирьянова и «туземный дивизион» подъесаула Кайгородова. Но и они выглядели ангелами в сравнении с «атаманом» Сатуниным, зверства которого доходили до садизма и вызывали ропот и недовольства даже среди его приближенных… Несколько дней назад в Онгудае он учинил расправу над совдеповцами, которых выдали местные кулаки; в Мыюте арестовал около шестидесяти человек, заподозренных в сочувствии большевикам, — и пошла в ход плетка. Десять человек были замучены. В Безменове остались два трупа — бывший фронтовик Михей Кулагин скончался, не приходя в себя, после тяжких побоев, нанесенных плеткой унтер-офицера Найденова, и прапорщик Круженин…

Оттуда Сатунин двинулся на Улалу, захватив с собой пленных, среди которых была и безменовская учительница… Сатунин понимал, что в Улале никто не ждет его с распростертыми объятиями, поскольку никому не хочется добровольно выпускать из рук власть — и был готов к любым неожиданностям.

Улалу, однако, заняли беспрепятственно. Вошли без единого выстрела. Правда, и встречи торжественной не было, — ни хлеба-соли, ни колокольного звона… Может, это и к лучшему. Сатунин расквартировал свое воинство, разместил арестованных в подвале купца Хакина, произвел новые аресты и потребовал от каракорумцев немедленных переговоров. Гуркина в это время не было в Улале. Пришлось довольствоваться встречей с подполковником Катаевым.

— Моя платформа, надеюсь, вам известна? — спросил Сатунин, не скрывая раздражения.

— Известна.

— Тем лучше будет договориться.

— К сожалению, вести переговоры я не уполномочен, — уклонился военспец Каракорума. Сатунин презрительно на него посмотрел:

— Какую же роль, подполковник, вы исполняете в этой клоаке?

Катаев вспыхнул:

— Попрошу, штабс-капитан, выбирать выражения.

— Да бросьте вы! — поморщился Сатунин. — Сейчас не до сантиментов. Давайте говорить прямо.

— О чем?

Сатунин подумал немного:

— Во-первых, надо принять совместный меморандум.

— Меморандум? — удивился подполковник и пожал плечами. — На кой черт вам этот меморандум?

Сатунин протяжно зевнул, провел пальцами по глазам и с силой потер виски.

— На всякий случай. Авось пригодится. А вы что предлагаете?