Переворот

В год Пророка 1393, что по комической арифметике неверных считается 1973, в конце сезона дождей, который был на редкость сухим, президент отправился навестить короля. Народ считал Повелителя Ванджиджи мертвым, казненным вместе со своими министрами и двоюродными братьями в те первые пьянящие месяцы революции во внутреннем Дворе Правосудия, где ныне девочки из Антихристианской школы играли в хоккей и волейбол. А на самом деле короля Эдуму втайне держали пленником во Дворце управления нуарами, где вдоль стен бесконечных коридоров на уровне костяшек пальцев идущего человека тянулась, наподобие внутреннего горизонта, зеленая полоса. Пол был усеян осыпавшейся с потолка штукатуркой там, где еще уцелело несколько застывших завитков ар нуво. В постоянно царившей здесь полутьме солдаты отдавали честь проходившему по коридорам диктатору, а их наложницы, вскрикнув и взвихрив лохмотья, ныряли в двери кабинетов, превращенных в казармы. В этот час запах паленых перьев несся из комнат, где некогда клерки с усиками, словно прочерченными пером, выстраивали паутину надуманных приказов. Из апартаментов короля, возле которых стояла стража, веяло ароматом клевера и доносилось монотонное чтение Корана. Пытаясь развеять скуку своего заключения, а возможно, и снискать расположение пленившего его фанатика, старик обратился к истинной вере, и азан перед наступлением вечера читал ему суры, в которых описывается рай: «Для неверных мы приготовили кандалы с цепями и пылающий огонь. А правоверные будут пить из чаши, окунутой в фонтан амброзии из бьющего ключом источника, у которого освежаются слуги Аллаха...» Старый мерзавец чаровник раньше гордился своей варварской любовью проливать кровь и менять свое окружение, и, когда французы ослабляли контроль, он, пользуясь привилегией короля, казнил людей. Особенно страдали от этой его прихоти молодые наложницы. И хотя из окон дворца доносились их крики под топором, которые не удавалось заглушить даже с помощью подушек, у него никогда не было недостатка в созревших для супружества, трепещущих, полногрудых заместительницах с кожей цвета оникса, которые появлялись в его дворце под нажимом жаждущих угодить ему семей, а также под влиянием чего-то близкого к тяге к самоубийству и какой-то ненасытности, таившейся под влажным страхом в них самих. «Они будут возлежать на мягких диванах, не чувствуя ни палящей жары, ни жестокого холода. Деревья будут простирать над ними свою тень, и плоды гроздьями висеть над ними». Обитель короля освещал глинистый свет клонящегося к закату солнца. Король знал поступь Эллелу и величественным жестом божества дал знать своему чтецу, юноше из племени фула в сливово-красной феске на бритой голове, чтобы тот умолк.

Король никогда не был крупным мужчиной, а теперь и вовсе усох. Только его маленький горбатый нос не претерпел с ходом времени изменения и торчал посредине лица словно одинокий фрукт на куске торта, поданном на щербатой тарелке. Его лишенные глубины желтые глаза быстро двигались и, казалось, все еще видели. И действительно, осматривавший короля доктор сообщил, что он по-прежнему способен различить резкое движение и увидеть свечу, если она поднесена так близко, что может обжечь ему брови.

— Сиятельнейший из сиятельных, — начал Эллелу, — твой недостойный представитель приветствует тебя.

— Нищий приветствует богача, — ответствовал ему король. — Чему я обязан такой чести — твоему посещению, Эллелу, и когда я буду освобожден?

— Когда Милосердный сочтет твой народ достаточно сильным, чтобы выдержать твое правление.

Они разговаривали на арабском языке, пока напряженность разговора не вынудила их перейти на французский. Все языки, на которых они говорили, были не первыми для них, а вторыми, так как вандж для одного и салю для другого были языками хижины и деревенского совета, — языками, которым их учили матери и которые исчезли вместе с расширением их мира. Таким образом, эти новые языки казались им неуклюжими масками, в которые они вынуждены были облекать свои мысли.

— Я не прошу, чтобы мне вернули власть, — возразил король, — а просто чтобы разрешили подставить лицо звездам.

— Да звезды тут же запишутся в твои солдаты и приставят копья к нашему горлу, а народ страдает от засухи, и твое возвращение воспламенит его.

— Я не вижу улыбки на твоих устах, Эллелу, но слышу, как издевка корежит твой голос. Изложи цель твоего визита, а иронию оставь Аллаху, в чьих глазах мы как мыши в глазах льва. Есть у тебя дело, достойное того, чтобы потревожить покой нищего старика?