Главной целью захватчиков был Генштаб. Вскоре после начала операции к нему уже спешили колонны танков и бронеавтомобилей. За ними по пятам следовала пехота. Американцы прорывались сквозь баррикады и поливали пулями и снарядами шаткие деревянные постройки вокруг, многие из которых тут же загорались. Их обитатели в ужасе выбегали на улицы и тоже попадали под огонь. Родители тянули визжащих детей прочь сквозь клубы дыма. Рейнджеры попали к тлеющим руинам Генштаба лишь к шести утра.
Пока вокруг Генштаба бушевал бой, а другие подразделения захватывали объекты по всей стране, небольшие отряды американских коммандос, которым достались особые поручения, пробирались по улицам Панама-сити. Один отряд обнаружил и уничтожил личный самолет Норьеги. Другой напал на тюрьму и освободил американцев, арестованных за сотрудничество с ЦРУ.
Третий отряд коммандос получил задание найти Гильермо Эндару, который победил на президентских выборах того года, но так и не пришел к власти. Предполагалось доставить его в Зону Панамского канала вместе с двумя остальными кандидатами в президенты и привести их к присяге в качестве нового правительства. Однако американские командиры решили поступить менее рискованно. Девятнадцатого декабря они попросту пригласили всех троих на ужин на авиабазу «Говард». Американский дипломат сообщил прибывшим гостям, что вторжение неизбежно и что Штаты желают передать управление страной в их руки. Все трое были ошеломлены.
«Меня как обухом по голове ударило», – говорил позже Эндара.
Через несколько часов их перевезли на другую базу в Зоне Панамского канала – Форт-Клейтон. Около двух часов ночи, когда столица Панамы уже пылала, они принесли присягу. Форт-Клейтон оставался штабом нового правительства в течение последующих тридцати часов. Лишь одержав победу, американцы позволили новым лидерам страны вернуться на панамскую территорию.
В семь утра президент Буш выступил в Вашингтоне с обращением к народу. Он сообщил, что приказал вторгнуться в Панаму «только после того, как пришел к выводу, что иные варианты исчерпаны, а жизни американских граждан подвергались смертельной опасности». К моменту речи президента американские войска уже закрепились на всех важных объектах. Однако был один неудобный факт, который не позволил президенту заявить о победе: Норьега скрылся.
Несколько отрядов коммандос получили задание его схватить, но никто так и не смог раздобыть своевременную информацию о его местонахождении. Американцы предлагали награду в миллион долларов любому, кто выдаст Норьегу. Несмотря на это, многочисленные подруги и военные товарищи остались ему верны. Американцам не удавалось его обнаружить. Внимание всего мира сосредоточилось на этой партии в «кошки-мышки» с высокими ставками.
Норьега ухитрялся ускользать от преследователей на протяжении нескольких дней, но вскоре он осознал, что не сумеет прятаться бесконечно. Воскресным утром, как раз в канун Рождества, окопавшийся в маленькой квартире на окраине Панама-сити, мрачный Норьега решил позвонить монсеньору Хосе Себастьяну Лабоа, папскому нунцию в столице Панамы. Лабоа славился неприкрытой критикой Норьеги и военных сил, однако считался мудрым дипломатом, который желал, чтобы конфликт окончился без дальнейшего кровопролития. Священник согласился предоставить Норьеге убежище в нунциатуре, как называлось посольство Ватикана.
Вместо себя Лабоа отправил за сверженным диктатором отца Вильянуэву, ярого оппозиционера, который на каждой мессе молился за душу Уго Спадафоры. Вильянуэва прибыл в установленное место, на парковку ресторанчика сети
«Ты знаешь, кто я?» – спросил он.
«Да, к сожалению», – кратко ответил Норьега.
По дороге они оба молчали. Вскоре прибыв в нунциатуру, Норьега выразил желание попросить политическое убежище в Испании. Лабоа позвонил испанскому послу, но тот сообщил, что просьба нецелесообразна, ведь Испания заключила с США договор об экстрадиции. Норьега предложил Мексику, однако с мексиканским послом связаться не удалось.
Монсеньор Лабоа пообещал Норьеге никому его не выдавать. Теперь его задачей было убедить беглеца, что лучший выход – сдаться. Позже Лабоа говорил, что никогда не сомневался: рано или поздно Норьега согласится.
«Он из тех, кто без оружия в руках становится легкоуправляемым», – размышлял мудрый нунций.