Перевозбуждение примитивной личности

– Андрея своего вспоминаешь? – сочувственно спросила Мура.

– Да нет, забегаловку…

– Какую забегаловку? – испуганно осведомилась Мура.

– Ту, что была на этом углу…

– Тебя Андрей туда водил?

– Боже упаси! Он водил меня рядом, в Дом литераторов… Кстати, я не посмотрела, там ресторан еще сохранился?

– Что ты, это один из самых шикарных ресторанов теперь, цены бешеные… А раньше там можно было вдвоем прекрасно пообедать, выпить бутылку водки, дать на чай и на все хватало десятки…

– Вот когда вы вернетесь из Свердловска, мы туда и сходим!

– С ума сошла!

– Ничего подобного! Помнишь, ты всегда говорила: однова живем!

– Как много ты помнишь про меня, Динка…

– Знаешь, это потому, что в детстве ты мне больше нравилась, чем мама.

– Почему?

– Ну, мама ведь сломалась, когда отец ушел… А ты была всегда такая веселая, бесшабашная, умела радоваться жизни… Мне это нравилось… Ты вечно рассказывала о своих неудачах на любовном фронте с юмором, а я своим детским умишком понимала, что это больше совместимо с жизнью, чем мамины греческие трагедии…

– Нет, это не греческие трагедии… Это типично русская покорность злой судьбе, извела меня кручина и все такое! Ой, вон Вася едет! Садись, довезем тебя до Сухаревки!

Вася был очень удручен смертью сестры и молчал всю недолгую дорогу.

…Вот и опять я осталась одна в родном городе. Интересно, позвонит сегодня рыжий? Зачем он мне, собственно, нужен? К тому же он, кажется, моложе меня. Нет, гораздо интереснее, позвонит ли отец? Вероятно, Арина уже сообщила ему о моем звонке. Теоретически он должен был бы сразу спросить у нее мои телефоны и немедля позвонить… Но я уже давно знаю, как теория расходится с практикой. Особенно в том, что касается чувств. Ну нет у него ко мне отцовской любви, я давно это поняла, тогда зачем все это? Он меня не любит, а разве я его люблю? Я любила его в детстве, восхищалась им, потом ненавидела… А что осталось от всех этих бурных чувств? Пустота? Если бы не Мура, я бы, наверное, все-таки не стала звонить.

Я спустилась в книжный магазин, открытый в новом Торговом центре на Сухаревке, бывшей Колхозной… У входа торговали цветами. Цветы были довольно убогие и безумно дорогие. Зато в книжном у меня зарябило в глазах. И первая книга, на которую упал взгляд, оказалась сочинением Троцкого. А неподалеку Солженицын, Бердяев, Оруэлл… Я прекрасно помню, как девочкой, дрожа от страха и азарта одновременно, относила кому-то книгу Оруэлла «1984 год»… Отец отозвал меня в сторону и очень серьезно сказал: «Динуша, вот эту книгу надо немедленно отвезти на Красноармейскую, дяде Леве! Я бы сам отвез, но сейчас нет времени совсем. Только ты будь очень внимательна и осторожна. Если вдруг что, говори: нашла…» Я уверяла его, что прекрасно все понимаю, никуда не буду заходить, спрячу книгу под учебники, более того, я сорвала обложку со старого учебника химии и вложила Оруэлла в нее. И когда я нарочито медленно, словно прогуливаясь, шла к метро, внутри у меня все трепыхалось от сознания важности своей миссии. Смешно вспомнить. Но сама я читать эти книги не любила. И слушать «вражеские голоса» тоже. Мне от всего этого делалось неуютно и страшно. Но когда мама умерла и я стала жить у отца, где постоянно толклись диссиденты, как я теперь понимаю, настоящими диссидентами были только двое из них, а остальные так, около, я втянулась… И бабка, и отец были, что называется, сочувствующими, они помогали деньгами тем, кто в этом нуждался, бабка один раз даже провезла на Запад микропленку с чьей-то рукописью… А теперь все эти книги стоят в открытой продаже, и тиражи у них совсем небольшие, на любителя, так сказать. А в нашей паучьей компании любили говорить, что в России, собственно, ничего не изменилось… Я здесь второй день, а изменений уйма… Правда, они из своей банки беспрерывно воспаряют, а я человек вполне приземленный.