Перевозчица

Жаль, не удастся сказать Индарсу, что у него паранойя. Отсюда и так не сбежать, к чему такие предосторожности?

Или чтобы смогли осознать, в каком дерьме оказались? Так и без этого понятно.

Внутренний сарказм помог справиться с нахлынувшим отчаянием. До меня лишь сейчас начало доходить, что смерть – это необратимо. Удивительное открытие для девушки, которая каждый день рисковала своей жизнью.

По коридору нас вели по одной. Два гвардейца впереди, двое сзади. Чеканный шаг и дребезжанье цепей. Не будь я действующим лицом этого абсурда, могла бы и посмеяться.

Зал, в который нас загнали, оказался небольшим. У дальней стены голографический экран, у той, рядом с которой выстроили нас, столбы с крюками. Мое не вовремя проснувшееся ехидство нашло сходство со скотобойней и… заткнулось.

Стоявшая справа от меня начала тихо подвывать. Та, что пыталась повеселиться со мной ночью, горланила что-то неприличное. Еще одна рыдала…

Похоже, не только для меня поход сюда стал откровением. Зная, что нас ждет, мы все продолжали на что-то надеяться. Даже я… Наверное, это было глупо.

Судом происходящее назвать было трудно. Вошедший в зал последним мужчина называл имя, тот, что был на экране, не поднимая головы от бумаг, произносил: «Смертная казнь», и переходили к следующей.

Заминка возникла лишь со мной, но и здесь они выкрутились. Безымянная. Приговор: «Смертная казнь».

Я ему не удивилась.

После этого шоу нас развели по одиночкам. Привычка даже в плохом находить хорошее не подвела меня и сейчас. Появилась мысль, что я смогу хотя бы выспаться.

Как ни странно, но действительно смогла. Голод, накопившаяся усталость, понимание, что своей участи не избежать, смирение…

Уйти я готовилась со спокойной душой. Жаль, конечно, что не в бою, но не в моем положении выбирать.

А спустя два дня я стояла у позорной стены на площади у городской ратуши. Одна из пары десятков таких же. Заблудившихся в лабиринте своих амбиций, посчитавших когда-то, что жизнь – игра, а правила ее знаешь лишь ты. Потерявших все и, что было страшнее всего, самих себя.

После судилища, больше похожего на фарс, меня не кормили. Других, кажется, тоже. Отупевшие от отчаяния лица, пустые взгляды, вялые движения, не крики, скорее стоны.

Мне было все равно, как я выгляжу. Лишь бы скорее все закончилось.

Но судьба, посчитав, что мало поиздевалась надо мной в последнее время, приготовила еще одно испытание. После долгой речи, предназначенной больше собравшейся толпе, чем нам, на площадь, под восторженные вопли и пожелания долгих лет жизни вышел… Индарс.

Царственная походка, внимательный, участливый взгляд… Мне приходилось видеть его на церемониях, так что я помнила, какое именно впечатление он производит.

Сказав что-то верному, который тут же отошел, он направился к нам.

Последнее милосердие… В отличие от остальных я в него не верила. Кому-то, конечно, повезет, но та единственная, которую сегодня не казнят, будет его подсадной уткой. Должен же он поддерживать мифы о своей справедливости.

Язвила я зря. Такого правителя, как Индарс, нужно было заслужить.

Закрыв глаза и опустив голову, вместо молитвы я мысленно шептала слова клятвы, которую когда-то давала в академии. Это были единственные слова, пришедшие мне в голову.

«Клянусь… честью… быть образцом… не жалеть жизни… защищать…»

– Подведите ее, – неожиданно раздалось очень близко от меня и таким знакомым голосом. Стоявший за моей спиной стражник снял цепь с крюка, грубо толкнул вперед.

Ноги едва слушались, но я шла, не горбясь, помня, что мне однажды сказала Джесс. Самое главное для женщины – осанка.

Нас разделяло шагов десять, когда дернув за поводок, меня заставили остановиться.

– В чем ее обвиняют? – Император выглядел спокойным до равнодушия.

– Контрабанда айо, – вытянувшись, ответил стражник.

– Как ее имя? – последовал новый вопрос.

– Она не назвала себя, а ее ДНК нет в нашей системе.

Они говорили обо мне так, словно меня уже не существовало. Впрочем, так оно и было.

– Совсем молодая, – как-то очень задумчиво протянул Индарс.

– Тест показал, что ей нет тридцати, мой император. Если бы ее не изуродовали, была бы очень красивой. Прикажете ее помиловать?

Он узнал меня, я это видела по его взгляду, который он от меня не отводил.

Сначала в нем было недоумение, потом мелькнула радость, тут же сменившаяся болью, отчаянием и гневом. За ввоз айо в империю стархов полагалась смерть. Даже он, Великий песчаный лев, как Индарса называли его подданные, не мог с этим ничего поделать.

Все, что было в его власти, – облегчить мне последние мгновения.

Но, как оказалось, его ярость была сильнее, чем моя надежда на милость.

– Прикажете ее помиловать? – повторил стражник, не понимая причины, по которой его император так долго не произносит своего последнего слова.

– Помиловать? – «очнулся» тот от дум, отворачиваясь от меня. – Нет! Повесить.

Больше надеяться мне было не на что. Наверное, это и к лучшему. Вся жизнь из ошибок… такой конец был закономерным.

* * *