Перезагрузка (ЛП)

Девушка захихикала, и Калака гадал, что сказал человек, с которым она разговаривала.

— Сюда прийти нельзя. Родители не пустят. Честно говоря, они бы… не знаю, мой отец преследовал бы тебя по улице с ружьем или чем-то в этом роде…

Помехи. Треск в наушниках Калаки. Он нахмурился и поправил ручку на приемнике на полу фургона. Помехи исчезли. Девушка снова хихикала.

— Хорошо, — сказала она. — Встретимся. Но не здесь. В субботу вечером. Хэмпстед-Хит. Ты знаешь озеро, я буду там в восемь часов. Но не опаздывай. Если я не вернусь домой к девяти тридцати, меня запрут на неделю…

По лицу Калаки медленно расплылась улыбка. Хэмпстед-Хит. Восемь часов. На берегу озера. Как удобно, подумал он про себя, что его жертва сама выбирала время и место своей казни. Он мог подождать ради такого удобного места до субботы.

Телефонный разговор продолжался, но Калака перестал слушать. Ему не нужно было слушать девичью болтовню с ее парнем. У него была вся информация, необходимая для устранения Элли Льюис. И когда он это сделает, он первым рейсом вылетит из Лондона. Вернется в Мехико.

Вернется туда, где было его место.

* * *

Если бы Зак мог, он рыдал бы от агонии и страха. Он визжал бы. Он умолял бы всех, кто слышал, снять наволочку, убрать веревки и вернуть его внутрь. Он бы раскрыл любой секрет. Признался в чем угодно. Сказал бы Антонио Акоста, Карловичу — кому угодно — об Агенте 21 и его миссии.

Но у него не было шанса.

Наволочка осталась. Как и веревки. Корабль продолжал раскачиваться, и волны обрушивались на его голову. Влажная ткань прилипала к его лицу каждый раз, когда ударяла вода, и казалось, что она отделялась от его кожи только тогда, когда его легкие кричали о кислороде. Он задыхался, пытаясь втянуть в свое тело как можно больше воздуха, прежде чем снова испытать ужасное ощущение утопления.

Каждый дюйм его тела был избит волнами. Он знал, что никогда больше не будет думать о воде как о мягкой. Каждый раз, когда били волны, он будто врезался в лист железа. Через некоторое время он уже не чувствовал боли. Просто ледяное онемение.

Он не знал, как долго это длилось. Время ничего не значило в темноте. Однако постепенно он осознал, что волны, возможно, стали немного меньше, их разделяло больше времени. Они по-прежнему заставляли его задыхаться и хватать ртом воздух, но моменты облегчения были дольше, чем моменты агонии. Сквозь промокшую ткань наволочки он чувствовал, как все вокруг становилось светлее.

Приближалось утро. Шторм утихал.

Все внезапно остановилось, будто кто-то щелкнул переключателем, чтобы изменить погоду. «Меркантиль» больше не раскачивался. Рев волн и ветер больше не выли в ушах. Зак почувствовал на себе солнечный свет, затем наволочка высохла и стала горячей. Кожа на его руках и ногах потрескивала от соли. Кожа начала гореть. Он обнаружил, что был почти рад быть привязанным к кораблю. Если бы не это, он рухнул бы.

Свет солнца стал сильнее, и Зак начал потеть. Во рту пересохло, и у него кружилась голова. Всю ночь он желал — молился — чтобы вода прекратилась. Теперь он мог думать только о том, чтобы утолить жажду. Убраться с солнца.

Его голова опустилась.

Шли часы, и он почти терял сознание…

Голоса, когда он их услышал, не имели смысла. Они говорили на языке, который Зак не понимал, или он был не в состоянии понимать? Они подошли, и он почувствовал, как они развязывают веревки на его теле, их разговор все еще оставался непонятным. Как только он был освобожден, он рухнул на палубу, его мускулы не могли удержать его в вертикальном положении. Он лежал, его голова все еще была прикрыта, и у него даже не было сил, чтобы застонать, когда он почувствовал удар ногой по животу.

— Вставай.

У Зака ​​так кружилась голова, что он не мог понять, откуда звучал голос; и он был настолько слаб, что знал, что не мог послушаться.

— Вставай!

Еще один резкий удар чуть ниже его ребер. Он хватал ртом воздух, но все еще не двигался. Не мог. И он почувствовал, как его тащат за ноги по металлической палубе обратно внутрь корабля. Он пытался отслеживать, куда они шли, но был слишком дезориентирован для этого. Он знал лишь то, что они перетащили его через порог двух дверных проемов, каждый переход был болью, пока, наконец, они не остановились.

— Снимите наволочку.

Зак узнал голос Акосты. Грубые руки сняли ткань, и он увидел стоящего над ним капитана «Меркантиля», прежде чем снова закрыть глаза от непривычной для него яркости.

— На кого ты работаешь?

Зак не смог бы ответить, даже если бы хотел. Его горло было похоже на гранит. У него не было энергии. Когда шкипер ударил его ногой, он целился не в ребра, а ударил его по лицу.

— Кто ты?