Пережитое

Абрам Гоц передал в организацию новое предложение. Ведь, в конце концов, установлено, что у Дурново бывает в министерстве личный прием посетителей значит, он приходит в помещение министерства внутренних дел. Три человека в приемные часы должны силой ворваться, стреляя из револьверов, в переднюю, попробовать проникнуть дальше, а там... взорваться. Они - сами должны превратиться в живые бомбы! Для этого должны быть сшиты особые, начиненные динамитом жилетки, т. е. жилетки, под которыми можно в подкладке зашить запасы гремучего студня, уложив его вокруг всего тела. Каждый должен иметь на себе не меньше двадцати фунтов. Террористы таким образом превращаются в живые бомбы огромной взрывчатой силы. Гремучего студня или динамита должно быть достаточно, чтобы три человека-бомбы взорвали все здание. Конечно, Гоц хотел быть одним из них.

Азеф внимательно отнесся к этому проекту. Нашли в Гельсингфорсе надежного портного (среди членов финской Партии Активного Сопротивления). Азеф пошел к портному сам на примерку. Вернулся с нее угрюмый.

- Я отказался от этого плана.

- Почему?

- Когда я примерил на себе жилетку, мне показалось это слишком страшным.

Каковы в действительности были соображения Азефа, заставившие его от этого плана отказаться, это была его тайна. Меньше всего, разумеется, можно предположить, что он действовал по гуманным соображениям. Азеф и гуманность!

Другие товарищи мне передавали, будто Азеф потребовал, чтобы одним из таких самовзрывающихся террористов был он сам. Организация на это не пошла все единодушно заявили протест: организация не имеет права жертвовать своей главой! Вероятно, именно на это и рассчитывал Азеф. Он был против этого плана и сделал свое предложение, зная, что оно не будет принято. Разумеется, взрывать себя он не имел ни малейшего желания... Товарищи же увидели в его заявлении большую моральную чуткость со стороны Азефа и в результате всего этого эпизода моральный авторитет Азефа вырос.

Так умело и ловко играл провокатор на психологии Боевой Организации!

В Гельсингфорсе иногда случайно собирались сразу по несколько боевиков. Это для всех нас каждый раз было большим праздником. Трудно умирать солдату в траншее под обстрелом неприятеля, но гораздо труднее умирать террористу. В траншее рядом всегда имеются товарищи, всегда есть с кем поделиться как опасениями, так и надеждами, переброситься шуткой, которая всегда, даже в страшную и трудную минуту, подымает настроение - наконец, даже самая смерть легче, когда рядом с умирающим стоит товарищ, с которым до последнего мгновения можно обменяться словом.

"На миру и смерть красна" - говорит пословица. Террорист с момента своего выступления и затем до последней своей минуты, когда роковая петля уже стянет шею, - одинок. Он одинок в тюрьме, одинок в суде среди врагов, одинок в руках палача - нигде ни одного дружеского взгляда! Силы и мужества террористу требуется во много раз больше, чем солдату на поле битвы. Вот почему мы все так радовались, когда судьба сводила нас вместе.

И мы все были еще так молоды! Для каждого из нас товарищ по делу, по организации - был, как брат. Вокруг нас весь мир, вся жизнь были, как замкнутое стальное кольцо - мы были внутри него, от всех отрезанные, от всего добровольно отказавшиеся. И каким счастьем для нас было, когда мы могли собраться вместе! Обычно мы вместе обедали в одном из лучших отелей Гельсингфорса - "Кемп" на Эспланаде, недалеко от памятника поэту Рунебергу (этот отель, кстати сказать, существует и теперь - во время советско-финской войны 1939-40 г., когда я там был, в отеле "Кемп" был главный штаб иностранных журналистов). Сколько веселья было на этих совместных обедах, сколько шуток и рассказов из недавно пережитого. И каждому было что рассказать. Кто из посторонних мог подумать, что все в этой компании веселой и как будто беззаботной молодежи - morituri, т. е. обреченные, люди, которые должны скоро умереть?.. Мы просиживали за обедом часами.

И всегда в центре веселья, центром нашего общего внимания был Борис Савинков или "Павел Иванович", как мы все его тогда звали. Я не знал в жизни человека, который обладал бы таким талантом, таким даром привлекать к себе сердца окружающих, как он. Где бы он ни был, кто бы с ним ни был - он всегда и везде был в центре. Все с наслаждением и радостью слушали его проникнутые юмором рассказы. А рассказчик он был изумительный и рассказать ему было что ни у кого из нас тогда не было в жизни столько приключений, сколько их было у этого человека. И сколько в нем было талантов!

Как-то, помню, один из товарищей предложил за обедом, чтобы каждый из нас написал до десерта стихотворение - на любую тему. Выигравший получает добавочную порцию коньяка.

- Это очень легко. Я, господа, берусь написать три! - заявил Савинков.

Мы отнеслись к этому недоверчиво. И все горячо приступили к состязанию.

Савинков, действительно, сдержал свое слово и даже больше того. Он написал одно стихотворение лирического характера, одно - общественное и одно, самое легкое, как он потом признался, декадентское.