Пережитое

В моих театральных странствиях я обрела и свою первую, на целую жизнь сохранившуюся любовь — В.И.Качалова. Все детство и юность мою и даже уже в более зрелые годы он оставался светом моих очей, радостью моей жизни. Это было не то бездушное обожание «душечки» тенора — «собинистками», потом — «козлинистками» или «лемишистками». Это было безмерное уважение, преклонение перед его нежной, благородной и вместе с тем мужественной красотой, перед его необычным, мягким и вместе с тем глубоким, бархатистым и бесконечно выразительным голосом; перед его прекрасными, большими, тонкими руками, скупой жест которых мог рассказать так много; перед всем его обликом, в коем чудесно сочетались высокий интеллектуализм с мощью человеческих эмоций. Позднее, став взрослой, я часто встречала его, сильно постаревшего, или на улице Горького, где он жил, или на улице Грановского, по которой я часто ходила в университет. Его высокая, стройная фигура в коротком пальто и черном берете, палка, на которую он не столько опирался, сколько играл ею, его красивое, значительное, хотя уже изрезанное морщинами лицо резко выделяло его из всех прохожих, останавливавшихся и оглядывавшихся на него. Я никогда не оглядывалась, но, даже если была в печальном настроении, эта случайная встреча заставляла забывать печали и приносила мне радость на весь день.

Однажды при встрече с ним наши глаза встретились. То ли он прочел в них мое радостное возбуждение, то ли обратил внимание на мое юное, приятное лицо (я в то время была очень хорошенькая), но, миновав меня и отойдя на несколько шагов, он остановился и посмотрел мне вслед. Я почувствовала этот взгляд спиной, но постеснялась обернуться и гордо пошла вперед. Однако любопытство мучило меня, и, пройдя шагов пятьдесят, я все же обернулась. Он все еще смотрел мне вслед. Я смутилась еще больше и побежала вперед. Потом я очень жалела об этом — ведь я могла познакомиться с ним и сказать, что обожаю его как великого актера. Но я была слишком застенчива! Это очень мешало мне в жизни.

Конечно, кроме духовных радостей и наслаждений были и более материальные. Как всякая девочка, я любила одеться, иметь красивые платья, туфли. Однако такая возможность в нашей жизни возникала слишком редко, во-первых, потому, что у нас всегда было мало денег, во-вторых, потому, что в нашем доме, как и вообще тогда, этому не придавали особого значения. Раз в год мама шила мне два платьица, обычно переделывая платья моих теток с папиной стороны, покупала одну пару ботинок на зиму и одну пару туфель. Покупка этой обуви всегда становилась для меня событием и радостью, но я никогда не горевала, что была одета хуже других, да и вообще не думала об этом, как и все мои товарищи. Мы не знали, что такое кольца, брошки, серьги, бусы и даже презирали тех, кто их носит. Своих часов дети, как правило, не имели. Это была, конечно, бедная, аскетическая жизнь для девочек в одиннадцать-тринадцать лет, но зато каждая, самая скромная обнова оборачивалась радостью, а понятие о счастье у нас дома ассоциировалось совсем с другими ценностями. И в общем это было хорошо.

Глава 5. Родные, друзья и знакомые

До середины или даже до конца двадцатых годов, пока из нашей жизни не выпал Володя Иков, в доме часто собирались большие и довольно разношерстные компании. Здесь бывали и щи Володи по работе в Центросоюзе — кооперативные деятели, составлявшие какую-то совсем особую среду. Все они были не очень интеллигентные, часто из глубинки, но безусловно преданные кооперативному делу, верившие в его чудодейственную для преобразования деревни силу, по-народнически уповавшие на крестьянство люди. Каковы были их политические убеждения, сказать трудно. Попадались среди них и меньшевики, и сочувствовавшие эсерам, и беспартийные. Они вели себя шумно, много ели, пили и создавали в доме атмосферу веселья и стабильности. Чаще всего посещало нас семейство Румянцевых, настоящих сибиряков, состоявшее из главы — большого и добродушного Виктора Ивановича, его жены — кокетливой, веселой дамы Любови Алексеевны и ее сестры, старой девы (так мне тогда казалось) в черных очках, на вид очень строгой, которую я побаивалась.