Пережитое

Тем не менее доклад наш имел успех, успешно выступила и я в комиссии по истории представительных учреждений и на некоторых других заседаниях. Тогдашний председатель этого комитета английский профессор Кенигсберге, с которым я давно состояла в переписке, но никогда ранее не встречалась, после этих заседаний попросил одного из представителей нашего нацкома послать меня в Англию на год в лондонский Институт всеобщей[59] истории за их счет. Реакция была, как всегда негативная. Так еще одно мое приглашение для научной работы за рубежом кануло в лету.

На конгрессе было много любопытного: масса интересных встреч с зарубежными историками, приемов, хороших докладов. Во-первых, на его открытии тогдашний председатель международного комитета историков профессор Бергман из ФРГ с трибуны конгресса во время открытия впервые прямо заявил о наличии в современной историографии марксистского направления как одного из ведущих. Констатировав существование идеологической конфронтации между ним и другими течениями, он призвал историков к совместным усилиям в борьбе за мир и спасение человечества от атомной войны.

Во-вторых, вопреки этому пожеланию, на секции по историческому образованию разгорелись жаркие и не вполне в парламентском стиле дебаты по докладу нашего коллеги милейшего Владимира Терентьевича Пашуто, ныне, к сожалению, уже умершего, который со свойственным ему задором и азартом в своем докладе о школьных учебниках обрушился на учебники ФРГ, обвиняя их в пропаганде реваншизма и чуть ли не фашизма. Думаю, что эти обвинения были не вполне справедливы и страдали некорректными обобщениями отдельных, немногочисленных фактов. Они вызвали возмущение немецких историков, и сам профессор Бергман обрушился в свою очередь на Пашуто с ответными обвинениями в тенденциозности, необъективности, идеологизации проблемы. Произошел бурный спор, завершившийся тем, что немецкий ученый демонстративно покинул заседание. Так его призыв к миру сразу же не выдержал испытания конкретной ситуацией. Это был неприятный инцидент, довольно, впрочем, обычный в условиях необъявленной «холодной войны». Я не хочу оправдывать несдержанность председателя Всемирного комитета историков, но не снимаю вины и с милого Владимира Терентьевича, доклад которого носил явно вызывающий характер по отношению к немецкой стороне, что было тем более необоснованно, что ведь и наши учебники по истории СССР, да и по всеобщей истории, были полны всевозможных натяжек, продиктованных отнюдь не стремлением к научной истине, но более политическими и идеологическими мотивами.

Общее настроение омрачал страшный националистический угар, расползавшийся по Румынии, который мы ощутили сразу же, как вступили на румынскую землю. Изоляционистские тенденции в политике Чаушеску, его стремления всячески подчеркнуть независимость Румынской республики от диктата СССР породили (а может быть, это было инспирировано сверху) бурный взлет националистических настроений и в исторической науке. Здесь он выливался в давно уже наметившуюся конфронтацию с венгерскими историками, главным образом по проблемам истории Трансильвании.

Но теперь к этому присоединилось стремление во что бы ни стало доказать исключительную древность румынского народа и его государственности. Если раньше румынские историки и политики видели в Румынии последний осколок Римской империи, а в румынах — самых прямых в Европе потомков древних римлян, то теперь им и этого уже было мало. Они стали возводить свое происхождение к легендарным дакам, у которых, по их утверждению, задолго до римского завоевания (более двух тысяч лет тому назад, как они всюду говорили и писали) уже существовало «централизованное государство» царя Бурибисты. Эту полумифическую фигуру маленького дакийского царька или, скорее, племенного вождя, мимоходом упоминаемую в одном из римских исторических сочинений, румынские историки подавали на конгрессе в виде фигуры могущественного царя, главы мощного государства, не уступавшего Риму. Для доказательства этого использовались археологические памятники не только самой Румынии, но также Болгарии и Венгрии, тем самым распространяя державу даков и на эти страны. А такая постановка вопроса при желании могла иметь уже не научные, а далеко идущие политические последствия.

Культурной программы наши хозяева нам не организовали, так как требовали за нее валюту, которой у нас не было. Наша делегация успела только бегло посмотреть Бухарест — довольно симпатичный южный город, оживленный большим количеством молодежи и, в частности, красивых девушек. В магазинах, вообще довольно пустых, было, однако, много добротных китайских товаров: фарфора, тканей. Удалось побывать еще в картинной галерее и в парке румынского быта и архитектуры на окраине города.