Пережитое и передуманное

В. Л. Модзалевский говорил мне, что в изданных Н. И. Петровым матерьялах для истории Киевской академии есть в начале XIX века указание на трех Вернацких — студентов.

Не получил ли образование и «войсковой товарищ», отец И(вана) Н(икитича) или И(вана) Степановича?) Вернацкого- священника.

7 августа 1924 Париж

Как все забывается и как трудно восстановить прошлое.

1919 — Киев. Староселье.

1920 — Крым. Симферополь. Салгирка.

1921 — Александровск — Мурманск — Петроград.

1922 — Прага — Париж.

1923 — Bourbon Lancy — Париж.

1924 — сейчас опять Bourbon Lancy — Roscoff…

15 августа 1924 Roscoff (Росков) 12, Rue Arnold Rousseau

Никогда не вдумывался в прошлое, и мало сознательно играли роль в моей жизни воспоминания. Но ясно, что всегда и непрерывно они входят в наше длительное существование. Нечасто вспоминаются в ясных логических образах или в целых, словами выражаемых картинах. Гораздо чаще — быстро мелькающие, неуловимые или трудно уловимые мгновения прошлых впечатлений. Промелькнет какой-нибудь звук, который я слышал раньше, еще чаще вдруг пронесется картина местности, где я был, — туманно вспомнится лицо или облик человека. Несомненно, все подвижное, составляющее духовное существование человека, состоит из этих различных образов, связанных с чувствами человека, и, пользуясь этим (и тем, что запечатлеется от чтения, размышления), человек строит в своем «я» или фантастические, как сон, мечтания в форме образов, создает внутренне романы или сказки, или же логически думает, постоянно опираясь и прерывая свою работу интуициями и образными картинами, на них все время опираясь в извилистом ходе думанья.

…И сейчас я как раз нахожусь в этих охвативших меня и меня искушающих образах прошлого. Мало — помалу они вошли все ближе в мое сознательное «я», и мне, никогда не анализировавшему себя и не останавливавшемуся над суждением своих поступков, начинает нравиться углубляться в это прошлое, вспомнить его, зафиксировать его.

Едва ли я напишу записки — многое из того, что я пережил и перечувствовал, я не передам бумаге, но мне хочется сохранить кое-что из прошлого — бесконечного по разнообразию и по событиям прошлого. В этих воспоминаниях я сейчас нахожу тот стимул к творчеству и то занятие своего сознания, какое обычно я находил в создании фантастических полусказочных, полуповествовательных мечтаний, к которым я привык с молодости.

Я отмечаю промелькнувшие воспоминания — указатели и их буду пытаться развить в этих записях.

Есть сходство между этими символами воспоминаний, промелькнувших в один миг, и их развитием в эти писаные наброски и тем впечатлением, которое, говорят, дают японцу и китайцу их картины, их сжатые краткие стихотворения, да и их идеограм(м)ы в разных их пониманиях.

16 августа 1924

Росков

Было ясно, что вокруг царя — пустое место, и за несколько месяцев до этого у меня был разговор с Н. Таганцевым, графом П. С. Шереметьевым — в значительной мере это понимавших. Но никто не ожидал происшедшего. Впрочем, я помню разговор свой с А. И. Гучковым, вернувшимся из армии в 1915 году и нарисовавшим мне ужасающую картину катастрофы, близкой к совершившемуся, возможной в момент возвращения солдат домой…

Безумие многих — думать, что старое, может, вернется. Ничтожно и серо большинство теперешних властителей России — но они всюду опираются на мировые политические силы, связанные с социализмом и рабочими организациями, — у них есть воля и энергия работы, моральная беспринципность и жестокость. Эта жестокость была и у прежних. Но разница рабочего и белоручки барина. Барин поищет палача — а найти не всегда сумеет, интеллигент — социалист сам, раз иначе нельзя, станет палачом. Как стали ими многие из идейных людей, постепенно морально опустившихся… Террор есть идеализация «палача», как и «ежовые рукавицы».

9 сентября 1924 Bourbon Lancy Chaumiere

Женские моды. Исчез корсет. Начало появляться и во внешности свободное человеческое тело. В этом отношении сыграли огромную роль спорт и купанья.

Это совершалось быстро. Я помню, как в одну из моих поездок меня поразил Будапешт свободой женской одежды — за ней ярко проглядывало тело. Я неправильно тогда объяснил свободой нравов. Затем все старые обычаи, державшиеся местами, вошли в новые нравы: помню, в Мюнхене с Гротом и его взрослой дочерью я делал (в 1904?) поездку в воскресенье к его друзьям. У одного из них — художника, фамилию которого я забыл, — купанье в Amersee, кажется. Мы раздевались в сарае. Вышли в штанишках Грот, я и мужчины и, к моему ужасу, очутились в дамском обществе. Грот говорил мне, что это принято, и то же указывал Сядипкий для венгерских купаний. Теперь начинается и культ тела. И, по существу, в этом много правильного и хорошего. Я не бываю в современных театрах — там «свобода» уже доходит до очень больших пределов.

Из дневника 1925 г.

15 июня 1925 ПарижBourg la Reine (Seine)