Пережитое. Воспоминания эсера-боевика, члена Петросовета и комиссара Временного правительства

Сборище людей – по своей судьбе, характеру, классу – необычайной пестроты. Нигде, конечно, нельзя познакомиться с таким богатством человеческих типов и характеров, как в пересыльной тюрьме и на этапе – наблюдая окружающих, слушая их рассказы. Здесь можно встретить самые последние низы, человеческих подонков, героев горьковского «На дне», но здесь же вы могли найти и бывших представителей аристократии, бывших князей и графов, которых превратности судьбы привели в тюрьму, на каторгу.

Крестьяне, рабочие, ремесленники, купцы, интеллигенты, чиновники, дворяне. С другой стороны – мелкие мошенники и воры разных категорий, поджигатели, насильники, отравители, страшные убийцы – и люди, попавшие в тюрьму по недоразумению, по несчастью, совершенно невинные во взведенных на них преступлениях. Каждая партия состояла из 100–150 человек, и в каждой партии в те годы обязательно были политические – подследственные, административно высылаемые, каторжане. В пересыльных тюрьмах такие партии накапливались и обычно каждую неделю отправлялись дальше.

То был 1907 год, значит, среди пересыльных было много людей, захваченных бурными событиями 1904, 1905 и 1906 годов. Были партийные революционеры, как я, были рабочие, участники крестьянского движения – среди них как сознательные революционеры, так и простые «аграрники», отбиравшие земли у помещиков и сжигавшие их поместья, солдаты и матросы (Балтийского и Черноморского флота), участники военных восстаний. Немало было также и просто так называемых экспроприаторов, свидетельствовавших уже о вырождении революционного движения; так назывались люди, которые часто под видом «революционных экспроприаций» отбирали деньги в винных казенных лавках, в банках и лавках – в свою собственную пользу.

Среди них были просто налетчики, грабители, рядившиеся в революционные одежды. Некоторые из них называли себя «анархистами-коммунистами» (им в тюрьме дали прозвище – акакии, то есть а.-к.). Почему-то это были люди по большей части с Юга, главным образом из Одессы. Там прославился в то время своими революционно-разбойными подвигами один анархист, называвший себя Черным Вороном, поэтому этих маленьких экспроприаторов дразнили «черными галками».

В пути все мы были в полной и бесконтрольной власти конвойной команды, в которой царила суровая дисциплина. Конвойных за побег арестантов приговаривали к каторге. Обычно принимавший партию начальник конвоя объявлял арестантам: «Один шаг от конвоя в сторону – штык, два шага – пуля».

Путешествие по этапу – одно из самых мучительных наказаний. Я считаю его даже страшнее каторги того времени, но вместе с тем – для познания жизни, для изучения людей и знакомства с богатством и пестротой человеческой жизни, нахождение в пересыльной тюрьме и на этапе ни с чем несравнимо.

От Петербурга до Иркутска или, вернее, до Александровской пересыльной тюрьмы, которая находилась в 60 верстах от Иркутска и куда всех ссылаемых в Сибирь направляли, можно доехать по железной дороге в одну неделю (5000 верст), но мы ехали целый месяц.

Дорога наша шла через Вологду, Вятку, Екатеринбург, Красноярск, и нас почему-то неделю держали в Вятской тюрьме и неделю в Красноярской. Везли нас в специальных арестантских вагонах, на окнах которых были железные решетки, а входы крепко запирались двумя железными дверями. Нас то и дело обгоняли другие поезда, даже товарные, и мы иногда по несколько дней почему-то стояли на станциях на запасных путях. На станциях наши арестантские вагоны вызывали всеобщее внимание, около них останавливалась публика. Чем ближе к Уралу и Сибири, тем чаще встречались поезда с крестьянами-переселенцами, ехавшими из России на новые земли.

Арестанты иронически называли их «самоходами». Еще бы: их, арестантов, силой и под конвоем ссылают в Сибирь, а эти чудаки – «самоходы» – сами добровольно в Сибирь едут!.. Между этими переселенцами и арестантами скоро устанавливалась связь. Обычно разговор начинался с расспросов: «Есть ли из такой-то губернии?» Почти всегда земляки находились – и начиналась дружеская беседа с расспросами, кто из какого уезда, какой волости, какой деревни… Относились к нам добродушно, с интересом. Некоторые из наших товарищей, политические, незаметно переводили разговор на политическую тему (от вопросов о земле так легко перейти к политике!) – и, как ни покажется это странным, иногда из окон арестантских вагонов часами лилась страстная революционная пропаганда, которую внимательно слушали крестьяне-переселенцы. Конвойная команда редко вмешивалась. И удивительно, что так продолжалось все время нашего пути – не только по России, но и по Сибири. Это была настоящая революция на колесах!