Пережитое. Воспоминания эсера-боевика, члена Петросовета и комиссара Временного правительства

Мы начали издавать журнал. Мне приходилось видеть детские и гимназические журналы в Америке. По большей части они печатаются в типографии, на хорошей бумаге и имеют вид настоящих журналов. Редакция выбирается всем классом, у такого журнала имеются даже платные подписчики. Содержание? Все в таком журнале дышит чистотой и невинностью. Поэзия – конечно, много поэзии, рассказы, «воспоминания», описания природы, ребусы и загадки… В таком журнале мир отражается, как отражается окружающая природа в летнем тихом озере, как светлые и легкие переживания в душе счастливого ребенка. Наш журнал был совсем другого характера. Начать с того, что он выходил всего лишь в двух экземплярах, написанных от руки (только позднее мы перешли на гектограф и выпускали издание в пяти экземплярах).

Назывался он «Полярная звезда» в честь того журнала, который выпускал декабрист Бестужев в 1823–1825 годах и в котором сотрудничал Пушкин, затем под таким же именем издавал свой журнал Герцен в Лондоне (1855 г.). В передовой статье поэтому у нас так и говорилось: «Наш журнал „Полярная звезда“ является по счету третьим под этим названием…» Ни стихов, ни рассказов в нем не было – там было только одно серьезное, одно необходимое, лишь наш «железный инвентарь», как мы говорили.

Воронову принадлежала статья об астрономии, вернее, о той борьбе, которую церковь вела с великими астрономами Кеплером, Коперником, Галилеем, Джордано Бруно («сжечь – не значит доказать»). Я поместил статью по социологии (на основании книги Летурно «Социология по данным этнографии»), где проводил аналогию между обычаями дикарей и некоторыми социальными предрассудками нашего времени и нашего общества, попутно уничтожал также современную эстетику, сравнивая женские наряды с украшениями дикарей и брачным оперением птиц. Горожанкин написал статью публицистического характера о своем воображаемом путешествии по Волге, на которой, кстати сказать, он никогда не был, с резкой критикой административных властей. Помню еще статью (кажется, Воронова), в которой была такая фраза: «…таким образом очевидно, что не Бог создал голод, а голод создал Бога…» В этой статье трактовалось происхождение религии и доказывалось, что религиозное чувство у человека рождается под влиянием стихийных явлений природы (гром, восход и закат солнца, наводнения и пр.).

Мы были все трое воинствующими атеистами, нигилистами, ниспровергателями всех существующих основ, были за немедленное переустройство общества и всего мира на совершенно новых основаниях. Мы были из разряда тех русских мальчиков, про которых Достоевский как-то сказал: «Дайте такому мальчику карту звездного неба – и он вам ее в полчаса всю исправит!»

Товарищи, которым мы с великим выбором давали наш журнал на прочтение, откровенно нам говорили, что ничего в нем не понимают и что он им совершенно неинтересен.

А один, покачав головою, сказал мне: «Ну, знаешь, за такой журнал можно в Петропавловскую крепость попасть» – и поскорее его вернул, как будто боялся обжечь себе пальцы.

Лучшего отзыва мы не могли получить – и очень им гордились. Всего мы выпустили несколько номеров нашего журнала. Но этим мы не удовлетворились. Мы пробовали писать и в настоящих газетах, настоящих журналах. Вдвоем с Вороновым мы написали несколько корреспонденций в газету «Новое обозрение», которую издавал в Тифлисе либеральный князь Туманов и которую Воронов знал по Кавказу. Радости и гордости нашей не было пределов, когда газета напечатала нашу первую статью. Не только напечатала, но даже прислала гонорар – 2 копейки за строчку; гонорар мы честно разделили пополам. Подписывались мы под нашими статьями так: «Д.В.А.» (подражание Короленко и Анненскому, которые под своими публицистическими статьями в «Русском богатстве» подписывались «О.Б.А.»). Сотрудничали мы также в маленьком журнальчике, который выпускал книжный магазин Вольфа и который так и назывался – «Книжные известия магазина М.О. Вольфа». Там я помню одну статью Воронова, в которой он писал о различном отношении к книгам. «Когда Пушкин умирал, он сказал, указав на книги: „Вот мои друзья“… А Маркс называл книги „своими рабами“ и говорил о них, что „они должны мне повиноваться“»… И Воронов отдавал предпочтение Марксу.

Но и такая деятельность нас не удовлетворяла. Мы хотели чего-то более непосредственного, героического, чего-то более близкого к жизни. Мы хотели воздействовать на окружающую нас жизнь, нетерпеливо жаждали немедленных перемен – немедленных и во всем!