Пережитое

К сожалению, радость, которую вызывали эти интересные для меня события, была отравлена горечью еще одной тяжелой для меня утраты. В самый канун конгресса скончался мой старый друг и близкий коллега Яков Александрович Левицкий, всегда остававшийся для меня просто Яшей. Наша дружба восходила к довоенному еще времени, к началу нашей аспирантуры на истфаке МГУ. И с тех пор до его смерти в 1970 году, т. е. целых тридцать лет, мы были верными и преданными друзьями. Эти отношения оставались прекрасными тем, что в них не содержалось ни малейшей примеси никакого неравенства в положении, никаких элементов влюбленности, ибо у меня был Эльбрус, с которым в эти годы мы жили очень дружно, у Яши — любимая жена Рина, которой он был бесконечно предан. С ним мы могли откровенно говорить обо всем, понимали друг друга с полуслова и очень слаженно и продуктивно работали вместе. Много часов провели, редактируя наш учебник, пробивая его в издательстве, обсуждая научные и не только научные вопросы. Яша был большим любителем литературы и поэзии, интересным собеседником, остроумным и милым человеком. Мы часто встречались с ним и во внеслужебной обстановке, нередко у Нины Александровны на импровизированных вечерах, иногда у меня, иногда у него, когда он, наконец-то, получил кооперативную квартиру. Очень хороший ученый-исследователь, очень тщательно, прекрасно знающий источники, хорошо подготовленный в политэкономии и марксистской исторической теории, Яша был специалистом по истории английского средневекового города, левеллерского движения в английской революции. Хотя он и написал немного работ, все они отличались очень высоким качеством. Правда, в них не чувствовалось широты исторических обобщений, новых идей, но как труды историка-экспериментатора они были исследованиями очень высокого класса, принесшими ему всеобщее уважение.

Осторожный, вдумчивый, удивительно корректный и в научных выводах, и в полемике, в общении с людьми, в частности и со своими сотрудниками, он оставался легким, приятным человеком, с которым всегда можно было отвести душу. Свойственными ему оптимизмом и бодростью в самых сложных обстоятельствах он заражал и меня, хотя этот оптимизм очень часто и переходил в уныние. Небольшого роста, с тонким, интеллигентным лицом, Яша обладал душевным благородством и рыцарственностью, готовностью встать на защиту друга, особенно женщины. Смерть его, неожиданная и ранняя (в шестьдесят три года), была для меня большим горем. Он умер по дороге в Ригу, куда спешил к своей Рине, чтобы отдохнуть немного перед конгрессом.

После конгресса все пошло своим чередом. К этому времени исторический факультет МГУ переехал из нашего уютного «овощехранилища» на улице Герцена в новое здание на Ленинских горах, построенное специально для гуманитарных факультетов. Мы въехали в него, когда вокруг лежала грязь и не все лестницы были готовы. Здание получилось неуютное, отдавало казармой или даже «смесью казармы с публичным домом», как оценил его один из виднейших наших профессоров Петр Андреевич Зайончковский. Весь дом состоял из коридоров, в которые выходили небольшие (по семнадцать метров) комнаты с низкими потолками и более крупные, сдвоенные (по тридцать пять метров). Нам досталась одна такая большая комната и две маленькие. Позднее мы постепенно их обжили, заставили книжными шкафами, разместили нашу огромную библиотеку, но сначала помещение казалось скучным, пустым и казенным, не хватало милого, старого актового зала, высоких комнат с лепными потолками. Но делать было нечего: приходилось привыкать к новой обстановке.