Периферийная империя: циклы русской истории

Однако до тех пор, пока мировая экономика продолжала расти, а финансовые показатели самих отечественных корпораций улучшались, все это не имело никакого значения.

С точки зрения политической, дела тоже шли как нельзя лучше. В отличие от Бориса Ельцина, который в 1996 году вынужден был признать поражение в войне против чеченских сепаратистов, Владимир Путин мог считать себя победителем. Второй чеченский поход, начавшийся в 1999 году с серьезных неудач, завершился тем, что все основные населенные пункты мятежной республики были оккупированы, боевики загнаны в отдаленные горные районы, а большая часть их лидеров перебита. Далось это ценой непомерных потерь на протяжении 6 лет, но требуемый результат был достигнут. Полного замирения Чечни, конечно, не произошло. Больше того, вспышки вооруженного сопротивления наблюдались почти по всей территории Северного Кавказа. Но теперь речь шла уже о проходивших с переменным успехом полицейских операциях. Широкомасштабных боевых действий больше не было. Вместе с артиллерийским огнем угас и интерес общества к чеченской проблеме. Поскольку численность и потери федеральных сил резко сократились, Чечня отодвинулась на периферию общественного сознания.

Политическое пространство России было «зачищено» от оппозиции не менее эффективно, чем кавказские аулы от боевиков. Либеральная оппозиция, критиковавшая авторитаризм Владимира Путина, была повержена. Несмотря на то, что либералы все еще контролировали некоторые средства массовой информации, включая влиятельное радио «Эхо Москвы», попытки вывести людей на улицы неизменно проваливались. Причиной тому было отнюдь не благодушие населения – в январе 2005 года, когда правительство провело закон о «монетизации» льгот (иными словами, отменило бесплатный проезд и другие «привилегии» для пенсионеров и еще целого ряда категорий граждан), на улицы вышло более двух миллионов человек, а власти принуждены были пойти на уступки.

Поражения либералов объяснялись не столько апатией населения, сколько низкой легитимностью самой оппозиции. Для большинства жителей России, переживших ельцинское время, ее выступления воспринимались как безответственные действия людей, которые однажды уже ввергли страну в катастрофу.

ПРОЕКТ ПУТИНА

Западные публикации о России в середине 2000-х годов единодушно сетовали, что страна «сделала существенный шаг назад в плане демократии, по сравнению с началом 1990-х годов» [819]. Однако авторы подобных комментариев столь же дружно забывали упомянуть об авторитарных эксцессах ельцинского времени, расстреле парламента в 1993 и бомбежках Чечни в 1995 году. И уж тем более никто из них не видел связи между упадком гражданских свобод и укреплением капитализма в России, происходившими почему-то в одно и то же время.

Реализуемая Кремлем система «управляемой демократии» (или «суверенной демократии», как стали говорить к концу 2000-х годов) опиралась не только на полицейские меры и ограничение политической свободы, но, прежде всего, на консолидацию элит, ставшую реальным фактом к середине десятилетия. Ушли в прошлое времена Бориса Ельцина, когда соперничающие олигархические кланы беспорядочно грабили государственное достояние, одновременно грызясь друг с другом из-за добычи. Для того чтобы новые хозяева могли эффективно распорядиться захваченной собственностью, необходимы были порядок и стабильность. Эти новые задачи прекрасно понимала администрация Владимира Путина. С первых же дней своего пребывания у власти, сначала в качестве премьер-министра в 1999 году, а затем, с 2000 года в качестве президента, новый лидер не только систематически укреплял позиции бюрократии, но и приучал крупные корпорации считаться с властью и друг с другом. По отношению к олигархам власть выступила теперь в роли строгого учителя, который заботится об интересах учеников, но шалить и хулиганить не позволяет. Те, кто проявлял непослушание, не желал жить по новым правилам или пытался навязать свои собственные, подвергались жесткому наказанию, вплоть до удаления из класса.

Олигархия ворчала, но подчинялась. Жесткие дисциплинарные меры Путина превращали сборище грабительских кланов в некое подобие респектабельного буржуазного класса. В подобных условиях либеральная оппозиция, как и в России конца XIX века, могла рассчитывать на идеологические симпатии, но отнюдь не на серьезную поддержку предпринимательского класса, который, несмотря на все свои претензии к бюрократии, в целом был удовлетворен положением дел.