Перикла называли «Олимпийцем» за то, что на языке у него молнии, которыми он разил подобно Зевсу Громовержцу.
Но политика требовала еще находчивости и изобретательности. Вождя аристократов Фукидида, сына Мелесия, спросили однажды, кто искусней в борьбе: он или Перикл. Фукидид ответил:
— Если даже я его поборю и положу на обе лопатки, он и тогда станет доказывать, что стоит на ногах. В этом споре он победит меня и убедит в собственной правоте всех зрителей.
Страх перед народом исчез. Не было больше нужды заигрывать с демосом, уступая его желаниям. И незачем было скрывать свои замыслы. Ибо в политике за тайной обычно скрывается ложь или бесчестье. Перикл отвечал за каждое обещание, данное народу, и отчитывался в каждой истраченной драхме. Он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы быть честным. Он вступил в открытый бой и тогда, когда соперники перешли от слов к делу.
Враждебная партия обвиняла его в том, что он разоряет казну, расходуя деньги на пышные сооружения. Мало того, что Перикл лишает граждан доходов, он еще позорит Афины в глазах остальных эллинов.
— О нас идет дурная слава из-за того, что Перикл перенес с Делоса союзную казну. Раньше у нас был хоть благовидный предлог: мы укрыли ее в безопасном месте из страха перед варварами. Но и это оправдание Перикл отнял у народа. Эллины понимают теперь, что терпят страшное насилие — ведь они видят, что на деньги, предназначенные для войны, которые они вносят по принуждению, мы золотим и наряжаем город, будто женщину-щеголиху, обвешивая его дорогим мрамором, статуями богов и храмами, стоящими тысячи талантов.
Перикл отвечает хладнокровно, почти с циничной откровенностью:
— Афиняне не обязаны отдавать союзникам отчет в деньгах, потому что они защищают их и сдерживают варваров. Союзники же не поставляют ничего — ни коня, ни корабля, ни гоплита, они только вносят деньги, а деньги принадлежат не тому, кто их дает, а тому, кто получает, если он выполняет то, за что ему платят. Но если государство в достаточной мере снабжено предметами, нужными для войны, его богатство следует тратить на такие работы, которые после окончания принесут государству вечную славу, а во время их выполнения послужат источником благосостояния, так как дадут занятие всем рукам и доставят заработок чуть ли не всему государству, которое сможет само себя содержать и украшать.
Аристократическая группировка не сложила оружия. Тогда-то она и выдвинула нового вождя — Фукидида, сына Мелесия, родственника Кимона. По словам Плутарха, «ведя борьбу с Периклом на трибуне, он скоро восстановил равновесие между приверженцами различных партий. Он не позволил знатным рассеиваться и смешиваться с народом, как прежде, когда блеск их значения затмевался толпою. Он отделил их, собрал в одно место, и их общая сила приобрела немалый вес… Соперничество между мужами создало в государстве глубочайшую пропасть. То, что находилось по одну сторону, получило название демократии, по другую — олигархии».
Фукидид клеймит Перикла на каждом шагу. Он говорит о том, что Перикл правит, не считаясь с волей народа, что он громкими словами прикрывает тщеславие, что он, наконец, стремится поставить себя над демосом и стать тираном.
Вызов брошен. Обвинение сформулировано. Народное собрание решает провести суд черепков.
Остракизм!
Эллины расценивали его как средство предохранить демократию от тирании. «Закон об остракизме был установлен ввиду подозрения к людям, пользующимся влиянием, так как Писистрат из демагога и полководца сделался тираном» (
Родившаяся при Клисфене демократия еще не верила в себя. Она наивно полагала, что всякий выдающийся деятель опасен уже потому, что наделен достоинствами, которых лишены другие. А раз так — он неминуемо возвысится над толпой, и тогда… Разве человек, богатый и влиятельный, способен удержаться от искушения и не воспользуется своей славой, чтобы добиться власти?
О природе остракизма размышлял Аристотель в своей «Политике»: