Период распада

А вот Ави был совсем другим. Израильтянин уже в третьем поколении, гений, танцующей походкой идущий по жизни, он и в армии-то выделялся каким-то несерьезным к ней отношением, как будто это всего лишь приключение, и если тебя и убьют — то понарошку, на счет. Он был веселым, белокурым малым, больше похожим на скандинава, нежели на еврея, он любил пиво «Миллер» и молоденьких арабок, он вообще как будто поставил себе цель оплодотворить как можно больше палестинок, чтобы палестинцы таким образом породнились с евреями и на окровавленной земле Палестины наконец-то наступил мир. Сделать это было не так-то просто — палестинка, вступившая в связь с израильским солдатом, рисковала быть убитой разъяренной родней — но ему каким-то образом все же удавалось иметь компанию в каждой увольнительной, о чем он сейчас и рассказывал двум другим рядовым его патруля. Нет, его нельзя было назвать трусливым или глупым — Моше видел, как он командует патрулем, когда на них напали и нужно было прорываться и вызывать подмогу. Он просто был легкомысленным и тратился по мелочам, вот и все…

А началось все с того, что Гиладу приспичило отлить…

Миша недовольно посмотрел на часы — стоят уже одиннадцать минут.

— Эй, Гилад, ты, кажется, уже отлил! — сказал он, не высовывая носа из машины.

Гилад не успел ответить — за него ответил командир патруля:

— Сейчас — допьем и поедем…

— На твоем месте я бы тут не маячил… — сказал Миша.

— Эй, ты что-нибудь видишь?

— Ни хрена не вижу! Но вот твою задницу могут видеть очень многие…

Ави рассмеялся, легко и беззаботно, как и все, что он делал до тех пор, пока не началась война.

— Тогда не дергайся! Даже если я сейчас сниму штаны и выставлю напоказ свою тощую задницу — муслики все равно не смогут в нее попасть, у них нет настоящих снайперов. Тем более — рядом их нет.

Может, оно и так. Но Миша все равно не рисковал бы, он хорошо помнил тот случай, когда на чек-пойнте расстреляли десятерых, из них девятерых насмерть. Как потом стало известно разведке, работал, скорее всего, русский наемник, бывший «афганец». Что мешает объявиться здесь и сейчас еще одному такому снайперу?[73]

Было жарко… Жарко настолько, что было нечем дышать, а по спине ползли струйки пота, они ползли очень медленно, а почесать спину было нельзя из-за бронежилета. Вздохнув, Миша оторвался от наблюдения, снял с пояса большую, едва не в два раза больше штатной флягу, отвинтил колпачок — и с наслаждением приложился к ней, глотая теплую, чуть подсоленную для компенсации выходящих с потом солей, воду.

Ави кашлянул, как будто поперхнулся пивом, забулькал, Миша опустил флягу и с ужасом увидел, как медленно-медленно, как в замедленной киносъемке, его командир падает на водительское сиденье, цепляясь руками за рулевую колонку, за спинку сиденья. Он смотрел прямо в глаза рядовому Мише Солодкину, а тот смотрел в глаза своему командиру и ничего не мог изменить.

Потом Гилад — дурак! — потащил командира из машины, чтобы уложить его на дорогу и оказать помощь. Господи, он что — не понимает?!

— Назад! Ложись!

Упал и Гилад, нехорошо упал, с размаху, стукнувшись о броню машины — и Миша понял, что попали и в него тоже…

Следующие его действия были чисто инстинктивными и, как показал дальнейший ход событий, правильными. Он должен был оставаться в машине, под прикрытием брони и вызвать по рации подмогу — но он был поселенцем и действовал как поселенец. За редким исключением у поселенцев нет бронированных машин, и при обстреле они прячутся за машиной, а не в ней. И поэтому он поступил так, как поступил бы его отец, схватив автомат, он выпрыгнул из машины и залег за ней, прикрываясь массивным колесом и держа автомат наготове.

Но больше не стреляли. Только видно было мучительно вытянувшееся, с распяленным ртом, как неживое, лицо Гилада, которого не иначе как сам черт рогатый толкнул выйти по малой нужде именно здесь. А он не видел, откуда стреляли, черт, он даже не слышал звука выстрела… глушитель?

Но кое-что он сделать все же мог.

Положив автомат рядом с собой, Миша пополз под машину, ухватил Гилада за что-то и потащил на себя, тот застонал, выругался.

— Терпи…

Ругаешься, значит, жив…

Тащить было тяжело. Очень тяжело, он должен был протащить под машиной раненого, в бронежилете, и хорошо, что не с рюкзаком, а он, как назло, за что-то зацепился.

— Да……!

Миша выругался, как имели обыкновение ругаться только евреи, совершившие алию из России — и упоминание неведомой, но чудотворной матери как всегда помогло. Он все же протащил Гилада и вытащил его прямо на дорогу, вытащил, чтобы спасти, и теперь снайпер не мог их уже достать. Гилад только тихо стонал…

— Держись…

От одного вида, что две пули сделали с его ногами, становилось дурно. Как минимум одна попала в артерию, и кровь буквально хлестала, когда он тащил его, эта кровь лилась на дорогу, оставляя черную полосу липкой, черной грязи…

Надо было вытаскивать других — но если это делать, Гилад точно умрет от кровопотери. Поэтому Миша в первую очередь занялся тем, кого вытащил, дав себе зарок спасти хотя бы его.