Перипетии. Сборник историй

Я не называю А., потому что шок от произошедшего вычеркнул у меня из памяти его имя и фамилию. Найти их в поисковике не проблема – история была громкая, но я не хочу знать, и даже сейчас, спустя одиннадцать лет, мне становится плохо, когда я вспоминаю эту историю. А тогда был шок. Я далеко не впервые узнала о подобном убийстве, домашнем или уличном, о «расчлененке» – это отчасти даже рутина. Но всегда я представляла себе этих убийц спившимися, опустившимися, алкашами, наркоманами, дикими людьми без тормозов, которых я никогда не видела воочию, потому что в моей среде такого не бывает, просто не может быть. И вот произошло – в моей среде. Разница – в расстоянии. Не в километрах (хотя часто и в них), а в сопричастности: одно от тебя далеко, другое близко.

Война в Афганистане была далеко, потому что я никогда там не была и не встречала в жизни ни одного афганца. Война в Ираке задела больше, хотя я и там не была и тоже не знала никаких иракцев. Знание тут было историческое: Вавилон, как же можно было его разрушить? И от какого-то, пусть и исторического, знания рождается сопричастность, в случае Ирака рациональная, последствия были понятны, а смысл войны – непонятен, вздорен. Распотрошить страну, чтобы убить диктатора, плохого Хусейна, и получить на его месте террористическое сообщество, которое расползется по Европе? Европа – близко. И по километрам, и по исхоженности, и потому что там друзья, и потому что любимые места…

Узнав, что произошло, удаляю объявление о пропаже, блокирую А., чтоб больше не видеть. Думаю: может, она сказала, что хочет от него уйти, от мясника? А он – раз так, не жить тебе, – и долго сжимает пальцы на ее шее. У меня раскалывалась голова. Я легла на диван, приняв аспирин, но лучше не становилось. В доме есть тонометр, муж велел померить давление. А что его мерить, когда оно у меня всегда чуть пониженное, а если падает, то не голова болит, а состояние полуобморочное? Но измерила – 150. Впервые такое. Какой-то датчик внутри сломался, и с тех пор оно, бывает, снова поднимается до этой отметки. Но тогда впервые. Я не могла прийти в себя довольно долго. Произошло, как и 24 февраля 2022-го, непредставимое. То есть представимое теоретически, но это иначе, чем когда оно вступает в реальность.

Одного рода шок – когда прирожденные убийцы убивают человека. Другого – когда убивает нормальный вроде бы человек. Предположим, аффект, не хотел, случайно так вышло, хотя, думаю я, чтоб задушить, нужно проявить упорство. Но вот понял, что убил – родную жену, мать твоих детей, пришел в ужас, что делать? Вызвать скорую – вдруг еще не все потеряно, реанимируют? Попытаться спасти, по крайней мере. Если нет, посадят, да. Но жить после такого, смотреть в глаза детям и вообще жить как ни в чем не бывало – невозможно же. Циник – не от античных киников, а как бы оцинкованный – думает иначе. Если цинизм считать болезнью социума, а не его структурой, слово надо лишить «-изма», переименовав в «циникоз».