Перламутровая дорога

Тысячи лиц, тысячи глаз смотрели на зрителя, лист казался живым, полным отчаяния и безысходности, – тысячи потерянных, незадавшихся судеб, канувших в небытие, взывали оттуда к живущим в лице своего единственного созерцателя.

И чем больше Ждан смотрел на эту картинку, тем отчётливей в его сознании проступало некое собирательное лицо, оно походило на все лица сразу и не походило ни на одно. Ждан не мог оторваться от увиденного, время словно бы залипло, съёжилось, хотя жизнь успела уже перескочить с одной своей ветки на другую, однако Ждан так и не смог заметить, когда лист сумел уменьшиться до размеров клетки, служившей единственному лицу, поглотившему все другие изображения, естественным обрамлением.

Ждан почувствовал, что тот, из клетки, это есть его собственное отображение, только отображение в чёрном зеркале, способном отразить все гипотетические варианты будущего. Это лицо вмещало в себя всё: и тяжесть собственной плоти, и набухшую грузность внешнего материального мира, и стремительный и блуждающий ток нетерпеливых ожиданий и пьянящих надежд, и всю замысловатость и причудливость той духовной невесомой среды, в которую погружены все люди, живущие, уже ушедшие, и те, которым ещё только предстоит придти. Никакое случайное движение, незначительное изменение не обходило стороной чёрного зеркала, оно следило всё, вплоть до пульса и дыхания, мелькания образов и мыслей, скольжения чувств и представлений. Наверное, так и должно воздействовать на человека истинное искусство – заставлять его прожить ещё одну жизнь, отражённую во всей своей сложности и многообразии в зеркале Несбывшегося.

Хотя никакой, даже самый совершенный художественный гений не в состоянии перенести на полотно всю глубину и разнообразие природы, сокрытое в её неповторимых узорах, причудливо и неожиданно преломляющихся во всякой капельке времени, падающей через наш непостижимый мир. Явь гипнотизирует, диктует, ведёт, разворачивая перед художником такую бездну, где нечего делать его собственной фантазии, поскольку образы и формы действительности превосходят по силе все самые замысловатые фантомы воображения. Всё мелькает, мерцает и ждёт своего воплощения. Кто же это писал, что Бог создал художника, дабы исправлять недостатки Его Творения! Разве можно что-либо исправлять в том, что ты не в состоянии понять и осмыслить? Да и кто из людей созидающих дерзнул бы соотнести свои дела с этой невыполнимой миссией? Нет-нет, только вглядываться, вслушиваться, вчувствоваться в миражи и шорохи мироздания и различать в них явления, у которых ещё не существует имен, и находить вещи, у которых ещё нет названий…

Ждан подался вперёд и через несколько шагов очутился внутри кольца, окружавшего его. Свет нелепо задрожал и померк, внезапные сумерки съёжили пространство и подменили время – полярный день потерял свой глянцевый аморфный лак, а ближнее и дальнее перепуталось и поменялось местами: маяк смотрелся почти неразличимым силуэтом на фоне потемневшего неба, казалось, что он прилип к нему и завис вместе с бурым солнцем над чернеющим простором, море же потерялось совершенно, ровно, как и земля, поверхность которой выдавали лишь белые камни, фальшивыми равноудалёнными пятнами перегружая и без того отяжелевшую панораму. Дорога, тем не менее, словно бы не заметила наступившей тени, оставаясь блестеть дымчатым перламутром посреди мглистого, глухого пейзажа.

Ждан почувствовал, что поглотившая его людская масса перестроилась и теперь следует за ним, но он никак не мог заставить себя обернуться, решив позволить ей сравняться с собой или же обогнать. Вскоре так и произошло. Справа, слева потянулись людские ручейки, да, именно так можно было бы определить с наибольшей достоверностью наблюдаемое. Любопытные, несколько отстранённые лица, с необъяснимой беспечностью неторопливо проплывали мимо. Это были какие-то иные люди, люди без прошлого. Невозможно было предположить, что совсем недавно Ждан видел именно их. Ни в ком он не мог заметить ни страдания, ни боли, ни мучительной памяти. Словно большая стая диковинных рыб струилась по дну каменной реки, усыпанной створками блестящих раковин. Наверное, ни с одним из проходящих Ждан не смог бы заговорить. Всё же любой разговор в чём-то предполагает равенство, а здесь его никак не могло быть. Возможно, вся совокупность, весь поток, рассматриваемый как целое, и мог восприниматься в качестве объекта достойного внимания и изучения, только не кто-нибудь взятый в отдельности, похожий на своего соседа так, как птица похожа на птицу и как рыба схожа с другой рыбой.

Не успел Ждан удивиться таким неожиданным изменениям, как почувствовал, что стая «проглотила» и его, сделав таким же рядовым участником движения. Ждан, влекомый косяком, поднимался вверх по каменной реке и вскоре ощутил на себе все неоспоримые преимущества стаи.