Перламутровые крылья (СИ)

— А тебе хорошо? — раздался сухой шёпот в ответ.

— Да, — простое, дурацкое слово не передавало и сотой доли моих истинных чувств, того, как сладко мне было красть толику запретного удовольствия, на которое у меня не было никакого права.

— Не верю.

Справившись с осипшим голосом, я продолжил самый неуместный разговор в моей жизни:

— Почему?

— Ты, — Тенери сглотнул, — ведь чувствуешь, как хорошо мне? — робкий взгляд едва коснулся моего лица поцелуем. — А я нет.

Я ощущал себя неопытным детенышем, впервые познающим радости плотской любви. Почему я чувствовал себя подобным образом рядом с Тенери, несмотря на бесчисленных партнеров двух видов и четырех полов?

Снова пойти на поводу у мальчишки? Согласиться?.. Смогу ли я остановиться в нужный момент?

— Пожалуйста, Роскарус, — попросил он, словно неопытный любовник, сумевший подслушать мысли более опытного партнера.

Однако вряд ли он понимал, чем это могло закончиться, думая лишь о том, чтобы добиться понимания и доверия. Его умоляющий взгляд лег на чашу весов, в миг перевесив все доводы рассудка.

Секунда, и я позволил напряженной до предела щетинке, скрывающей семенной стержень, отогнуться в сторону. Член тут же распрямился во всю длину, заполнившись кровью до краев и мягко пульсируя. Он оказался между ног Тенери, встав ровно меж раскрытых ягодиц.

— Теперь чувствуешь? — от моего легкого движения, ствол едва ощутимо потерся о сердцевину. — Я хочу, чтобы ты расслабился и выкинул из головы все лишнее, — вернул я инициативу.

Не давая ему времени на раздумья, я снова сжал мягкую попку в руках. Сильнее. И потянул птенца чуть вниз, давая малышу упереться яичками и основанием его скромного естества в мой член.

Авис беспомощно охнул и вцепился тонкими пальчиками в мои плечи.

Я продолжал неспешные движения, находя приятный для малыша ритм. Ощущение того, что мой стержень трется о лакомую ложбинку и нетронутый никем вход, пьянило.

Тенери заерзал и сжал меня крепче ногами. Его момент подошел. Не удержавшись, и желая столкнуть малыша в нежащее море удовольствия, я позволил себе сместить руку и положить указательный палец на вход, чуть массируя, но не стремясь вторгнуться. Прижал моего Ависа теснее к себе, дал почувствовать пробравшее тело удовольствие в полной мере.

Он вздрогнул, забился… и расслабленно опустился на мою вздымающуюся грудь, изливая тепло.

Перышко девятнадцатое

Авис замер, глубоко дыша. Не позволить себе полюбоваться оказавшейся в моих руках прелестью было бы преступлением.

Прислонившись к моей груди, Тенери, казалось, закрывал дыру, разъедающую грудь — слишком много зла я совершил в прошлом, за которое понесу наказание. Пусть даже не закон дотянется до меня справедливой рукой, есть в мире и более страшные вещи…

— Прости, — не глядя на меня проговорил он, снова легко сбивая с толку.

— За что?

— Мне было очень хорошо, а тебе… похоже, нет?

— Почему ты так с-с-считаешь?

— Ясно же, — обиженно буркнул Тенери, сжав кулаки. Лица он не поднимал.

Я с обреченностью признал, что в этой юной голове идет абсолютно самобытный и малопредсказуемый процесс, определяющий ход мыслей птенчика. Нам с ним никогда не удавалось как следует пообщаться в прошлой жизни, потому Авис, по сути, был для меня загадкой. За эти месяцы мне удалось лишь немного приоткрыть завесу, скрывающую чудесную птицу.

Пропустив прядь волос сквозь пальцы, я сделал шаг навстречу птенчику, надеясь, что однажды мне удастся проникнуть в его голову.

— Тенери, надеюс-сь, ты поверишь ис-скреннос-сти моих с-с-слов, но я дейс-ствительно иногда тебя не понимаю. И буду очень рад, ес-сли ты вс-се же будешь объяс-снять мне, тугодуму, почему я не должен был получить удовольс-ствие.

Авис тяжело вздохнул, заставив меня на секунду поверить в верность собственного определения.

— Я успел раньше, чем ты… Это нечестно.

Я бы рассмеялся в голос, если бы не боялся спугнуть малыша.

— И я все еще чувствую, — сделал он паузу, — что ты не получил удовольствие.

В последнее время наши разговоры приобрели одну, ярко выраженную направленность, что меня несколько тревожило. Ханжество и борьба за нравы были здесь совершенно не при чем. Проблема заключалась именно в моем желании баловать и потворствовать, которое так приятно сочеталось с потребностями моего невольного подопечного…

Но тронуть его я не мог.

Вернее, я бы с удовольствием дал себе такое волнующее разрешение — протянуть руку на чужую территорию, но сначала нужно было открыть правду… Вот только тогда Тенери вряд ли будет переживать о моих желаниях. Скорее всего, ему навсегда опротивит один мой вид и, уж тем более, прикосновения, которые он принимает с охотой и наслаждением сейчас.

Снова крадя у жизни кроху счастья, я коснулся пальцами оголенного плеча. Тенери вздрогнул. Его дыхание выровнялось, однако он не спешил покинуть мое общество.

«Стоит тебе лишь узнать, то, что вертится на моем языке, как ты навсегда исчезнешь из моей жизни, — размышлял я. — Ты решишь, что я подло воспользовался твоей доверчивостью и своим положением названого опекуна… И будешь прав.»