Перманентная революция

Как материалисты, мы прежде всего должны поставить перед собой вопрос о социальных основах буржуазной демократии: на какие слои или классы она может опереться?

О крупной буржуазии – с этим мы согласны все – не приходится говорить, как о революционной силе. Какие-нибудь лионские промышленники играли контрреволюционную роль даже во время великой французской революции, которая была национальной революцией в самом широком смысле этого слова. Но нам говорят о средней, и, главным образом, о мелкой буржуазии, как руководящей силе буржуазного переворота. Но что такое представляет из себя эта мелкая буржуазия?

Якобинцы опирались на городскую демократию, выросшую из ремесленных цехов. Мелкие мастера, подмастерья и тесно связанный с ними городской люд составляли армию революционных санкюлотов, опору руководящей партии монтаньяров. Именно эта компактная масса городского населения, прошедшая долгую историческую школу цехового ремесла, вынесла на себе всю тяжесть революционного переворота. Объективным результатом революции было создание «нормальных» условий капиталистической эксплуатации. Но социальная механика исторического процесса привела к тому, что условия господства буржуазии создавались чернью, уличной демократией, санкюлотами. Их террористическая диктатура очистила буржуазное общество от старого хлама, а затем буржуазия пришла к господству, низвергнув диктатуру мелкобуржуазной демократии.

Я спрашиваю – увы! – не в первый раз: какой общественный класс поднимет на себе у нас революционную буржуазную демократию, поставит ее у власти и даст ей возможность совершить огромную работу, имея пролетариат в оппозиции? Это центральный вопрос, и я снова ставлю его меньшевикам.

Правда, у нас имеются огромные массы революционного крестьянства. Но, товарищи из меньшинства не хуже моего знают, что крестьянство, как бы революционно оно ни было, не способно играть самостоятельную, а тем более руководящую политическую роль. Крестьянство может, бесспорно, оказаться огромной силой на службе революции; но было бы недостойно марксиста думать, что мужицкая партия способна стать во главе буржуазного переворота и собственной инициативой освободить производительные силы нации от архаических оков. Город – гегемон современного общества, и только он способен на роль гегемона буржуазной революции[9].

Где же у нас та городская демократия, которая была бы способна повести за собой нацию? Тов. Мартынов уже неоднократно искал ее с лупой в руках. Он находил саратовских учителей, петербургских адвокатов и московских статистиков. Он, как и все его единомышленники, не хотел лишь заметить, что в российской революции индустриальный пролетариат завладел той самой почвой, на которой в конце XVIII века стояла ремесленная полупролетарская демократия санкюлотов. Я обращаю, товарищи, ваше внимание на этот коренный факт.

Наша крупная индустрия вовсе не выросла естественно из ремесла. Экономическая история наших городов совершенно не знает периода цехов. Капиталистическая промышленность возникла у нас под прямым и непосредственным давлением европейского капитала. Она завладевала в сущности девственной примитивной почвой, не встречая сопротивления ремесленной культуры. Чужеземный капитал притекал к нам по каналам государственных займов и по трубам частной инициативы. Он собирал вокруг себя армию промышленного пролетариата, не давая возникнуть и развиться ремеслу. В результате этого процесса у нас к моменту буржуазной революции главной силой городов оказался индустриальный пролетариат крайне высокого социального типа. Это – факт, который нельзя опровергнуть и который необходимо положить в основу наших революционно-тактических выводов.

Если товарищи из меньшинства верят в победу революции или хотя бы только признают возможность такой победы, они не смогут оспорить того, что, помимо пролетариата, у нас нет исторического претендента на революционную власть. Как мелкобуржуазная городская демократия великой революции встала во главе революционной нации, так пролетариат, эта единственная революционная демократия наших городов, должен найти опору в крестьянских массах и стать у власти, – если только революции предстоит победа.

Правительство, опирающееся непосредственно на пролетариат и через него на революционное крестьянство, еще не означает социалистической диктатуры. Я сейчас не касаюсь дальнейших перспектив пролетарского правительства. Может быть, пролетариату суждено пасть, как пала якобинская демократия, чтобы очистить место господству буржуазии. Я хочу лишь установить одно: если революционное движение восторжествовало у нас, согласно предсказанию Плеханова, как рабочее движение, то победа революции возможна у нас лишь, как революционная победа пролетариата – или невозможна вовсе.