В 2012 году 11 европейских стран решили взять курс на «налог Тобина» и временно и в порядке эксперимента ввести налог на финансовые трансакции (TTF, une taxe sur les transactions fnancieres). Этот проект, хотя и гораздо менее амбициозный, чем предложенный Европейской комиссией в 2011 году, должен был дать более 30 млрд евро в год. Однако на сегодняшний день имеются многочисленные сомнения относительно осуществления этого замысла. Уже ясно, что этот налог не сможет быть введен до 2018 года и что даже если его введут, его версия будет лишена изначального содержания и будет противоречить обязательствам, взятым руководителями 11 стран (включая Франсуа Олланда). Здесь тоже поработали могущественные группы давления. В конце 2014 года французский министр экономики Мишель Сапен уже собирался ограничить распространение налога только на акции и вывел деривативы из зоны его действия. Ныне действующий налог во Франции достигает лишь 0,2%, тогда как в Германии он равен 0,5%[137]
. Он взыскивается только в случаях покупки акций французских компаний с рыночной капитализацией, превышающей 1 млрд евро. Он может достичь 0,3%, если это решение не будет изменено депутатами 20 октября 2016 года[138], но финансовые лобби продолжают оказывать давление на парламентариев, чтобы те отказались от своего решения. Деривативы на акции не затронуты этим налогом, и ничего такого пока не предвидится. Как везет крупным французским банкам, таким как BNP Paribas, Société Générale или Crédit Agricole, весьма активным в области этих продуктов! Прибыль от этой деятельности не уменьшится, а в случае убытков на помощь будет призван налогоплательщик! Идет ли здесь речь о «духе предпринимательства», восхваляемом сменяющими друг друга французскими правительствами, или об очередной серии все того же гротескного фарса? Читатель книги уже понял, что ее автор склоняется ко второй гипотезе.Если подтвердится переход к 0,3%, этот налог сможет дать французскому государству от 2 до 4 млрд евро. Сравните с 545 млрд евро, которые представленный нами выше микроналог смог бы принести в случае 0,25% от всей совокупности электронных трансакций[139]
. Это соотношение ярко демонстрирует, насколько недостаточны нынешние проекты, представляемые как амбициозные и как якобы эффективно принуждающие финансовый сектор подключиться к решению проблем, которые он сам и создал. Эти проекты нацеливаются лишь на крохи с того пира, которому – за счет общества – ежедневно предается система финансов.В недавней книге, посвященной связям политики и финансов, особенно во Франции, авторы приходят к такому выводу:
Во Франции «пленение» [политики финансами] носит характер вполне социологический в силу системы «пантуфляжа» (то есть перехода высокопоставленных госслужащих на работу в частный сектор) и печально знаменитого кровосмесительства финансовых элит. Эта ситуация, в сочетании с чрезвычайной концентрацией французской банковской системы, объясняет реальное желание Парижа (в котором он не признается сам себе) сохранить банковскую систему в неизменном виде[140]
.Взаимопроницаемость политической сферы и финансовых лобби была еще раз продемонстрирована в ноябре 2014 года переходом заведующего «финансовыми делами» в официальном представительстве Франции при европейских учреждениях Бенуа де ла Шапеля во Французскую банковскую федерацию (FBF), лоббистскую организацию французской индустрии банков, где он теперь занимает пост управляющего[141]
. В то время, когда переговоры в Брюсселе по поводу введения налога на финансовые трансакции находятся в тупике, одна из ключевых фигур этого процесса и видный французский специалист в этой области, который должен был защищать этот проект, переходит на работу в лобби, крайне враждебно относящееся к введению этого налога! Пусть читатель сам рассудит, идет ли здесь речь о «пленении» или скорее о коррупции элит, или же о них обоих.