Пермские чекисты (сборник)

Анализируя все происшествия, Латкин с товарищами (к делу был привлечен еще один оперативный работник — старший лейтенант Долгих, двадцатипятилетний рослый сибиряк) пришел к одной закономерности: диверсионные акты, если их можно так назвать, совершались только на поверхности шахты. А значит, и виновников нужно искать среди тех, кто причастен к поверхностному технологическому комплексу. И коль так, не проверить ли прежде всего группу Миклашевского? Каким образом? Рискнуть на эксперимент, чтобы окончательно снять или утвердить свои подозрения, на импровизированную встречу с главарями организации.

Решили начать с идеолога, бывшего учителя.

В поселок выехал Долгих.

Как и условлено было на инструктаже, в первой беседе в комендатуре с Василием Гораком Долгих интересовался здоровьем Горака, условиями работы, зарплатой. Поговорили о погоде, о приближающейся весне. Горак вел себя осторожно. Не спросил, зачем вызвал его Долгих. Всем видом показывал равнодушие, хотя нетерпение раздирало его: когда же оперативник приступит к главному? И что он вообще хочет от него?

А Долгих, кроме как о второстепенном, так ни о чем и не расспрашивал. Только сказал под конец беседы, чтобы зашел в комендатуру и завтра.

На следующий день снова пошла речь о том о сем. Горак — олицетворение спокойствия. Ни жилка не дрогнула на лице его, когда Долгих в один момент встретился с ним взглядом. Долгих полагал: если Горак виноват — отведет глаза. А тот не отвел. Наоборот, выпучил их, как бы дразня оперативника: «Испытываешь? Совесть хочешь во мне пробудить? Дудки! Молод еще!»

И тогда Долгих не выдержал и прямо спросил:

— Хватит, Горак, в кошки-мышки играть! Мне нужно знать, кто поджег кладовую.

Тот удивленно приподнял плечи:

— А откуда я знаю? Я и не слышал про пожежу.

— Не мог не слышать.

— А если б и слышал, откуда мне знать, кто...

— Не притворяйтесь. Вы в своем кругу человек сведущий.

Горак удивился еще больше:

— Це поклеп. Ей-богу, не знаю. — И перекрестился. — И не сведущий я, а маленько уважаемый. Это вещи разные. — Горак при этом ехидненько ухмыльнулся.

— Ладно, идите.

Горак встал и покорно вышел из кабинета.

Долгих досадно сжал кулаки, стукнул их друг о друга. «Сорвался, кажется. Хотел взглядом Горака пригвоздить, а получилось... Получилось — у него нервы крепче. Ну и вляпался! Обидно. Что теперь Латкин скажет?»

8

Случилась в тот же день и еще одна досадная накладка, про которую и Латкин, и Долгих, и Попов узнали позже — от Воцуняка. Идя на вторую беседу, Горак чуть ли не носом к носу встретился у подъезда комендатуры с плотником стройучастка Чихом. Этот молодой добродушный парень, тоже из поселенцев, посещал дом Миклашевского. Долгих с ним беседовал по совету здешнего коменданта Захарова. Разговор их затянулся. Долгих спохватился, глянув на часы, — вот-вот должен подойти Горак. Он тут же отпустил Чиха.

Старший лейтенант полагал, что эти два человека разошлись. А они встретились.

И вот теперь, возвращаясь из комендатуры, Горак имел основание заподозрить Чиха в доносе. Иначе, что ему делать в комендатуре?

О своем визите в комендатуру, о подозрении Горак в тот же вечер проинформировал Миклашевского, Кучеру и Ханковку.

Тут же Кучера предположил, что Чих мог выдать первым делом Ханковку.

— А я що? — удивился тот, ожидая с открытым ртом ответа.

— А то, — тихо сказал Кучера. — Сам ведь казав, что, когда ты после поджога склада возвращался ко мне в условленное место, тебя бачив этот Чих.

— Так он с девицей своей шел. В стороне. И целовались они, похоже...

— Ге, целовались... Для отвода глаз... Нужно проучить этого пащенка.

— Есть за что, — поддержал Горак.

Миклашевский одобрительно кивнул.

Чих жил в общежитии.

На другой день, поздним вечером, Иосиф Ханковка попросил Чиха выйти на улицу. Поговорить. И когда вышли, Ханковка уже другим голосом, жестким, нервным, сказал:

— Айда, пройдемся.

Они направились к лесу, на окраину поселка. Апрельский снег походил на месиво, Чих постоянно спотыкался.

— Что — коленки дрожат? — зло спросил Ханковка и взял Чиха под руку — чтобы случаем не сбежал. — Сейчас их полечим.

Неожиданно из кустов перед ними возникла фигура. «Кучера, — узнал Чих. — Человек-зверь...»

Сначала они Чиха просто расспрашивали. Потом допрашивали и били. Кулаками, ногами... В лицо, в живот, под ребра. Чих не кричал, а только стонал и корчился.

После одного сильного удара он громко ойкнул и потерял сознание.

Те двое постояли минуту-две возле него, и Кучера сказал:

— Пишлы. Оклемается, як кажуть местные жители.

Чих, придя в себя, еще долго лежал в снегу. Попробовал встать — не смог. Не слушались ноги, а тело тут и там пронизывала острая боль. Попытался открыть глаза. Левый заплыл, а правый различал свет горящих звезд. «Жив!» — обрадовался Чих...

В поселке он объявился глубокой ночью. В общежитие не пошел, а сразу — в шахтный медпункт, где и рассказал, что встретили его якобы после кино двое неизвестных и ни за что ни про что избили.

9