Прошло уже полгода, как Маратов перестал редактировать «Пролетарское знамя». Эта газета выходила до 30 декабря 1917 года. Ее преемником стали «Известия Пермского губернского исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов» (с 26 апреля 1918 года «Известия Пермского окружного исполнительного Совета рабочих, крестьянских и армейских депутатов»),
Андроник, сам того не зная, подсказал тему для злободневного публицистического выступления.
«От конфискации, — писал Лукоянов, — вера не пострадает». Андроник считает себя представителем народа. Но почему тогда народ не избрал его в Совет? Епископов народ не избирает, а вот рабочих в Совет посылает. Словом, нет у Андроника «прав ни моральных, ни юридических быть вождем».
Ровно в полночь мотовилихинского рабочего Георгия Комелькова разбудили короткие гудки паровоза. Привычно сунув револьвер в карман, он выбежал из избы и стал спускаться вниз с крутой горы. В прицепленном к паровозу вагоне уже слышались шутливые голоса:
— Скорее, к обедне опаздываешь!
Многие красногвардейцы, ставшие чекистами, по-прежнему жили в Мотовилихе. И чтобы быстро попасть в Пермь в случае тревоги или какой другой нужды, на станции всегда держали под парами паровоз с теплушкой.
— Нешто опять погром или анархисты? — рассуждал вслух Комельков, обращаясь к человеку в черном плаще.
— Да, Георгий, погром. Которого, однако, не будет...
— Товарищ Маратов! — удивился Комельков. — А я вас сразу и не признал.
Из вагона выглянул Воробцов:
— Дайте сигнал машинисту. Отправляемся!..
По дороге в Пермь Лукоянов коротко доложил о ситуации:
— Через три часа в городе должен раздаться набат. Попы и белые офицеры решили поднять мятеж. Сигналом к нему послужит удар большого колокола на кафедральном соборе. Там сейчас заперлись Андроник и его приспешники. Совещаются. Надо избежать кровопролития — накрыть это сборище и расстроить планы. Задача ясна?
— Ясна, ясна, — отозвались голоса.
— А если все-таки колокол громыхнет и отзовутся другие церкви? — спросил Комельков.
— Предусмотрен и другой вариант, — ответил Маратов. — В случае набата по улицам в разные стороны поедут пожарные, а в нескольких местах на городских окраинах будут зажжены поленницы дров. Но этот маскарад на всякий случай, чтобы сбить сонную толпу с панталыку. Главное, захватить Андроника...
Паровоз с потушенными огнями подошел к крутому камскому откосу. Где-то наверху, в разрывах проплывающих облаков, луна освещала огромный позолоченный купол и высокую белую колокольню. Кругом, казалось, ни души. Лишь ленивая речная волна набегала на пологий берег и неторопливо сбегала назад.
Цепью, держась друг за друга, чекисты поднялись на площадь перед собором и окружили его со всех сторон. Постучали в запертую дверь. Никто не отозвался. Постучали еще раз, уже сильнее. В ответ — опять молчание.
К стоявшему рядом с Комельковым чекисту шагнул Лукоянов:
— Сейчас на колокольне может появиться звонарь. Надо перехватить.
Двое чекистов подошли к водосточной трубе примыкавшего к собору архиерейского дома. Один подставил плечи, другой, встав на них, зацепился за карниз, подтянулся, пополз по крыше...
На колокольне мелькнула тень. Кто это? Внизу замерли. Но вот мелькнула еще одна тень. Короткая схватка, и вниз на булыжник со звоном упала финка. Все облегченно вздохнули. Андрониковского сигнальщика спустили на веревке, вытащили кляп изо рта. Звонарь заорал благим матом.
— Кричи громче, чтоб слышали и там! — Лукоянов показал рукой на запертые двери.
Воробцов ударил по ним рукояткой маузера:
— Открывайте! Звонарь связан. Люк на колокольню закрыт. Вы окружены. Сопротивление бесполезно!
Не сразу, но дверь со скрипом открылась. Епископа Андроника в белой праздничной одежде застали упавшим ниц перед иконами. Зло смотрели на чекистов его ближайшие «пастыри» и несколько «монахов» с военной выправкой под монашеской одеждой. Всего было арестовано шестнадцать человек. Нити заговора вели в Белогорский мужской монастырь, где скрывались черносотенцы и монархисты, в том числе бывшие жандармы. В кельях обнаружили заряженные винтовки и пулеметы.
До нужного срока чекисты хранили в тайне отдельные имена и особенно часы и даты — начало ответственных операций. Но в целом чрезвычайная комиссия отнюдь не засекречивала свою работу. Списки арестованных печатались в газетах. О следственных делах, назначенных к рассмотрению в революционном суде, тоже заранее сообщалось в местной печати.