Пернатый оберег

– Ваше величество! – обратились они к государю. – Сюда движется огромная толпа экстремистов, прикрываясь вашими портретами и иконами! Но свое смутьянское нутро им от нас и за иконами не спрятать! К счастью, у нас есть сила сегодня, поэтому ума нам не надо на все времена! Мы их сейчас всех можем упаковать или пострелять!

Государь ничего не ответил и в той же светлой задумчивости встал с мягкого кресла и стал тихо удаляться из зала.

– Так стрелять или только упаковывать?! – не отставали от него держиморды.

– На ваше усмотрение, господа, – махнул ручкой государь и отбыл в Царское Село.

Время тогда было суровое – начало двадцатого века, не то что благословенные времена его конца и начала следующего. Держиморды как-никак жили в России, и с чадами и домочадцами. Даже жен не отправляли рожать в Америку, чтобы детки сразу получили американское гражданство про запас. Поэтому при всех своих прекрасных качествах, издавна присущих всякой, в том числе и российской, аристократии, на Россию им было не совсем наплевать. Они хотели сделать как лучше в основном для себя, но и Россию угробить умысла не имели, в отличие от своих последователей. Но когда на высокие посты, в том числе и держимордные, назначают по родству, знакомству, блату или за взятки, всегда получается, что из двух дурацких решений выбирается самое идиотское. Так в российской истории и появилось Кровавое воскресенье…

После впечатляющей картины расстрела несанкционированной демонстрации последующие картины – от рабочих, эсеров и эсдеков с ружьями в руках и бомбами в кармане до октябристов с тугими кошельками и кайзера Вильгельма с закрученными усами – опять замелькали у Глеба перед глазами с нарастающей скоростью, и все завершилось Ипатьевским подвалом, заброшенной шахтой и последующей канонизацией.

Глеб еще только успел подумать, что после благодетельной реформы угледобывающей промышленности много осталось заброшенных шахт, когда перед его глазами сквозь дымку тумана стала вырисовываться чья-то физиономия, кто-то что-то говорил, а что – не разобрать. Потом туман рассеялся, и Глеб увидел, что физиономия принадлежит следователю Курсакову, и услышал заключительно-поучительный вывод из его наставлений:

– Вот только тогда такие, как ты, с вашими несвоевременными взглядами и принципами, будут востребованы правоохранительной системой. Но служить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне (я уйду на пенсию), ни тебе. Тебя уйдут при первом удобном случае, как только твой непосредственный начальник, который превозносит тебя до небес, в ходе ближайшей реформы покинет свой пост. И не помогут тебе никакие твои оперативные успехи и высокие деловые качества. Ты взятки не берешь, значит, и отстегивать наверх тебе не с чего, а такие не выживают в эпоху перемен! Так что самое правильное для тебя решение – прекратить нелепую вражду с Горюновым и занять место его зама и совладельца агентства «Следопыт».

– Нет, нет и нет! – возмущенно воскликнул Глеб, уже врубившийся в реальную действительность. – К ворованным деньгам я никогда не притронусь!

– Упрямого переубеждать – только зря языком болтать, – сделал пессимистический вывод Курсаков. – Ладно, раз ты вышел на след похитителей Дэна Никандрова, то и сосредоточься на поисках похищенного, если он жив. Ну а если Дэна убили, ищи его убийц. А расследованием гибели Никиты займемся мы с Духанским. Надеюсь, он скоро поправится, потому что растяжение связок – не такая уж тяжелая травма, а серьезного сотрясения мозга у него не может быть, потому что там и сотрясаться-то нечему! – и Курсаков, безнадежно махнув рукой на Глеба, вышел из комнаты.