Пернатый змей

В середине свободного пятачка лицом к толпе стоял барабанщик. Он был обнажен выше пояса, в широченных белоснежных крестьянских штанах, прихваченных на талии красным кушаком, а у лодыжек — красными тесемками. Его непокрытая голова была повязана красным шнурком, за который, на затылке, были воткнуты три прямых алых пера, а на лбу начертан знак в виде спирали синего цвета с синей же точкой посередине, изображающей круглый камень. Флейтист был тоже обнажен до пояса, но на его плечи было наброшено тонкое белое серапе с сине-черными концами и бахромой. В толпе ходили мужчины с голыми плечами, раздавая зевакам маленькие листовки. И, не смолкая, высоко и чисто, необычная глиняная флейта повторяла свою дикую, довольно замысловатую мелодию, а барабан отбивал ритм пульсирующей крови.

Толпа росла, народ стекался со всей plaza. Кэт спустилась с высокой ступеньки и робко двинулась вперед. Ей хотелось получить листовку. Человек, не глядя, сунул ей листочек. Она подошла к свету, чтобы прочитать, что там написано. Это было что-то вроде баллады, но без рифмы и на испанском языке. Сверху был изображен орел внутри кольца змеи, кусающей себя за хвост; любопытный вариант государственного герба Мексики, на котором присутствует орел, сидящий на нопале, кактусе с огромными плоскими листьями, и держащий клювом и лапой извивающуюся змею.

Орел на листовке выглядел чахлым рядом со змеем, в которого он вцепился и который охватил его кольцом своего туловища. На спине змея был узор в виде коротких черных лучей, направленных внутрь кольца. С расстояния вытянутой руки эмблема напоминала глаз.

В западной стороне,
Недоступный ударам слепящим солнечного хвоста,
В тишине, где рождаются реки,
Мирно спал я, Кецалькоатль.

В пещере, зовущейся Черное Око,
За солнцем, глядя в него, как в окно.
Там начинаются реки,
Там рождаются ветры.

В водах загробной жизни
Я возродился, чтобы увидеть паденье звезды,
лицом ощутить дыхание ветра.
И ветер сказал мне: Восстань! И вот!
Я иду.

Звезда, в падении, гасла, звезда умирала.
Я слышал песнь ее, песнь умирающей птицы:
Мое имя Иисус, я Сын Марии.
Я возвращаюсь домой.
Луна, моя мать, темна.
О, брат мой Кецалькоатль!
Задержи дракона солнца,
Свяжи его тенью, пока я лечу
Обратно. Помоги возвратиться домой.

Я связал клыки Солнца слепящие
И держал его, пока Иисус пролетал
В недремную тень,
В око Отца,
В животворную тьму.

И вновь я вдохнул дыхание жизни.
И надел сандалии Творца,
И пошел вниз по долгому склону
Мимо горы солнца,
Пока не узрел под собой
Белые груди моей Мексики,
Моей невесты.

Иисус Распятый
Спит долгим сном
В исцеляющих водах.
Спи, брат мой, спи, спи.
Невеста моя меж морей
Расчесывает длинные черные волосы,
Повторяя: Кецалькоатль.

Толпа стала еще гуще, и в ее центре метался красный отблеск факелов из окоте[61], горячий и яркий, и в воздухе плыл сладкий аромат смолы, похожей на кедровую. Кэт ничего не было видно за массой мужчин в огромных шляпах.

Флейта смолкла, медленные, размеренные удары барабана проникали прямо в кровь. Смутные, глухие, они действовали на сознание как колдовское заклинание, заставляя сердце биться в его ритме, лишая воли.

Мужчины в толпе начали садиться на корточки и прямо на землю, кладя шляпы между колен. И теперь это было небольшое море черноволосых, гордых голов, слегка наклонившихся вперед, и покорных, сильных мужских плеч.

У стены оставался свободный круг, в середине его — барабан. Барабанщик с обнаженным торсом стоял, наклонив барабан к себе, багровый отсвет факелов плясал на его гладких плечах. Рядом с ним стоял человек с флагом на коротком древке: на голубом поле желтое солнце с черной серединой, между четырьмя широкими желтыми лучами, отходящими от солнца, четыре черных, отчего оно походило на слепящее вращающееся колесо.