Перо динозавра

— Мне очень жаль, что так вышло с Йоханнесом, — сказал он легко. — Я тоже его люблю. Надеюсь, он быстро оправится. И не будет так уж на меня сердиться.

— Он мертв, Трольс, — мягко сказала Анна. — Йоханнес мертв.

Сперва Трольс сидел, глядя на нее пустыми глазами, потом развернулся, и Анна поняла, что сейчас он встанет и исчезнет. И что именно сейчас она не должна его предать.

На все ушло десять секунд. Она навалилась на его руку всем своим телом, обвязала ее кабельной перетяжкой, загораживая собой от его глаз, обвила пластиковый шнур вокруг скамейки и застегнула его. Трольс крикнул что-то раздраженно, все еще не понимая, зачем Анна на него улеглась, она затянула перетяжку еще крепче, но теперь он потянул руку на себя, гадина, что ты делаешь, черт, она не успеет, не сумеет. Кто-то закричал. Только когда она сидела на полу в полуметре от Трольса, толком не соображая, что происходит, с отверткой в руках, она поняла, что кричала она сама. Трольс выкручивался, поднимался во весь рост так, что скамейка опасно дыбилась. Анна судорожно хватала ртом воздух. Узел был тугой, но Трольс пытался его растянуть, и успешно. Она вытащила телефон. Трольс кричал. Ругался. Угрожал ей. Я тебя убью, кричал он. Я убью твоего ребенка. В зал сбегались люди. Узел поддавался. Пластик побелел. Она подошла ближе, он пытался дотянуться до нее свободной рукой, ногой. Ударил ее по голове кулаком, у нее потемнело в глазах. Она вставила вторую перетяжку под первой, обвела ее вокруг спинки скамейки и затянула. Он снова ударил и попал костяшкой указательного пальца ей в висок. Точный удар. У него покраснела рука. Анна снова откатилась подальше. Теперь его рука была привязана к скамейке в двух местах. Вокруг толпились люди.

— Эй, что здесь происходит? — крикнул кто-то.

Анна нашла свой телефон. Руки дрожали. Он сразу же поднял трубку.

— Сёрен, — сказала Анна. — Помогите мне.

Анна вышла из музея до приезда полиции и, рискуя жизнью, побежала по Ягтвай и запрыгнула в автобус. Когда она звонила в дверь Ханне Моритцен, ее трясло от ярости.

— Почему мне все врут? — спросила она, едва Ханне впустила ее в свою квартиру на третьем этаже. Анна топнула ногой и только потом заметила, какими глазами смотрит на нее Ханне.

— Почему вы врали, почему не сказали, что у вас есть сын, — Анна чуть сбавила напор, — от Ларса Хелланда?! Какой в этом смысл? Почему вы ничего не рассказали?

Они стояли в черно-белой прихожей, дверь в гостиную была приоткрыта, и Анна могла различить громоздкий белый диван и медный поднос с отполированными до блеска ракушками. Вдруг Ханне опустилась на колени. Она схватила руки Анны, поднесла их к лицу и издала душераздирающий вопль. Анна ошеломленно помогла ей подняться и отвела в гостиную. Они сели на диван, Ханне буквально вцепилась в Анну, и та вдруг осознала, что, видимо, вплотную подошла к разгадке тайны. Немного успокоившись, Ханне рассказала ей о сыне.

— Это я виновата, — сказала она. — Я думала, достаточно спрятать скелет в шкаф, и можно навсегда о нем забыть, и все будет хорошо. Это моя вина.

Анна не стала ее разубеждать.

Они проговорили почти два часа, и в конце Ханне попросила Анну заявить в полицию.

— Я не могу сдать собственного сына, — прошептала она. Анна согласилась, и Ханне спросила: — Хотите посмотреть его фотографии?

Анна кивнула, и Ханне принесла коробку с фотографиями. Анна представляла себе какую-то свежую фотографию — того Асгера Моритцена, который, как выяснилось, работал тремя этажами выше матери и которого Анна наверняка встречала в университетских коридорах. Может быть, он, например, учил ее проводить вскрытие на одном из базовых морфологических курсов. Но Ханне достала коробку с детскими снимками. Портреты улыбающегося темноглазого малыша с открытым ртом, блестящим от слюны подбородком и с полосатой погремушкой в пухлой руке, фотографии карапуза в комбинезоне в снегу, с сияющими глазами, с открытым и восприимчивым, как промокашка, взглядом, совершенно неиспорченным.

— Мне нужно домой, к Лили, — прошептала Анна.

Они с Ханне попрощались в дверях. Ханне не хотела ее отпускать.

— Я буду рядом, буду вас поддерживать. Я обещаю, — сказала Анна.

Ханне выдавила подобие улыбки и отпустила руки Анны.

— Я позвоню Сёрену из дома, — пообещала Анна, — но дальше вы будете заниматься этим сами, хорошо?

Ханне кивнула.

Был вечер воскресенья, и Анна немного прогулялась, прошлась по Фальконер Алле, Ягтвай и вокруг государственного архива. Она шла нараспашку, и вдруг услышала за спиной шаги и обернулась. Это был Йоханнес. Он почти бежал, пытаясь ее нагнать.

— Ты, привидение, что ж ты ходишь такой раздетый? — нежно сказала она. На нем по-прежнему были кеды и ветровка.

— Мне не холодно, — ответил он, беря ее за руку.