Перо и маузер

— Вообще-то коммунисты народ неплохой, я, пожалуй, примирился бы с ними, — продолжал старик. — Да вот беда, уж больно притесняют личность, таланты губят...

— С чего это вы взяли?

— Ас того, как со мной обошлись. Я музыкант, артист, я каждый божий день упражняться, играть обязан, ведь в пальцах все мое искусство; а домком посылает меня на заготовку дров, на погрузку кирпичей, на чистку уборных. Трудовая повинность, говорят они, для всех граждан обязательна... Ну, гражданские свои обязанности я выполняю, чищу уборные, а талант мой загублен... Вот полюбуйтесь, пальцы у меня теперь, как цапки... Да и рояль конфискован...

— Чего с ними без толку разговаривать — насильники, грабители, изверги! — опять подал голос барышник с Сухаревки, размахивая увесистыми кулаками и брызгая слюной в соседей.

По углам по-прежнему шептались о том, что было боязно высказать вслух: вот-вот наступят перемены, боль-шевики-де сотнями расстреливают, тысячами... Но ни аресты, ни террор им не помогут...

Крауя слушал и диву давался: какие нелепые слухи, какие панические настроения царят здесь, вблизи Москвы, и как стойко держатся стрелки там, на фронте... Там — революционный порыв, жажда борьбы, здесь — бессильный злобный шепоток барышников, разнузданное хамство дезертиров и шкурников, происки деникинских шпионов... Ну и народец подобрался в вагоне, сплошная контра...

2

В Москву прибыли ближе к полудню. На вокзале на скамейках, а то прямо на полу, на ступеньках лестницы сидят, лежат вповалку отощавшие люди, особенно много старух, детей. Бесчисленные руки тянутся за подаяниями... У кассы толпятся бабы с порожними бидонами. Это молочницы. Грубые обветренные лица, красные сильные руки.

Засмеются — и блеснут здоровые, белые зубы. Вот протиснулся сквозь толпу какой-то франт. На нем мягкая велюровая шляпа, перчатки, шелковый галстук. Этот как будто из разряда «чистых», обитателей особняков.

Когда молочницы пытаются оттеснить его в конец очереди, он цедит сквозь зубы:

— У, быдло!

Молочницы приходят в откровенную ярость, дружно берут его в оборот, вот-вот исколотят.

— Маша, —- кричит одна из них, — двинь его бидоном! Будет знать, как лезть без очереди!

— Ну погодите вы у меня!.. — негромко грозится франт. От волнения и злости у него дрожит челюсть.

— Ах, ты грозить еще будешь... А ну, где милиция? Отправить его на Лубянку!..