Алма принесла хлеба, масла и молока. Мы набивали животы до отказа — кто знает, когда придется еще раз поесть. Не всюду нас так принимали.
Из леса вернулись с работы Волдис и Милда Вейс-ман. У Волдиса на плече пила, у жены топор в руке. Они лесорубы. Очевидно, Алма уже успела сказать им про нас.
— Где вы так долго пропадали? — спросил Волдис. — Уже давно вас поджидаем.
Милда поцеловала Генриха — он жених ее золовки. Они помылись и подсели к нам. Снова посыпались вопросы.
— Когда насовсем-то придете?
— Пока еще нет,—сказали мы. — Еще не так скоро.
Валдис задумчиво глядел на лесную опушку.
«Сколько ему лет? — подумалось мне. — Около двадцати пяти? Не больше».
Рука Милды лежит на колене Волдиса. Он гладит ее. Милда молча улыбается. Ей тоже двадцать пять, но руки у нее потрескавшиеся, в смоле. С двадцати лет изо дня в день они держали пилу.
На груди у нее синий полевой цветок.
Я посмотрел на этот цветок. Потом поднял глаза. Наши взоры встретились.
— По дороге сорвала, так... — слегка зардевшись, сказала она, точно оправдываясь.
— Да полно тебе, я тоже люблю цветы, — выручил я ее. — Я сую голову в цветущий куст ивы и аж свищу от радости. Я даже венки умею плести, ей-богу.
Милда с Алмой засмеялись.
— Хороший ты парень, — сказали они.
Я кашлянул и стукнул Генриха по плечу. Потом повернулся к Бобулису. Он, высунув голову из тайника, слушал.
— Вылезай давай! — позвали мы его.
— Лиепиневы ребята шляются, как бы не наскочили, — сказал Бобулис и снова втянул голову в свое логово.
В стену постучали;
— Можно войти?
Во второй половине дома живут У питы, тоже лесорубы. Мать с сыном Янисом и дочкой Луцией. Янису двадцать один год. Янис в солдатах у белых, сейчас в отпуске.
— Давайте, давайте, заходите!
Пришли Янис с Луцией. Луция, потупив глаза и теребя от смущения передник, осталась стоять у двери. Поздоровавшись с Янисом, я взял Луцию за руку и усадил к столу. Постепенно разговор возобновился. Мы разболтались вовсю и не подозревали, что в это самое время от Яунгул-бене, от Лубан уже торопились сюда цепи белых, чтобы сомкнуться кольцом вокруг Страдов.
Первым, кто заметил их разведчиков, был Генрих.
— Белые! — крикнул он и подскочил к окну.