Пером по шапкам. Книга первая

«Я хотел остановиться на самом главном, на том, что, может быть, покажет нам причины нашего ужасного кризиса. Мы должны будем поставить перед собой задачу, к разрешению которой мы выберем путь. Путь этот есть, мы его нашли, но у нас нет ещё силы идти по этому пути с той настойчивостью, с той систематичностью, которая требуется создавшимися тяжёлыми условиями, оставшимися в наследство после войны. У нас большая нищета во всём, но всё же мы разорены не больше, чем разорены рабочие Вены. Рабочие Вены умирают, голодают, дети их также умирают, голодают, но у них нет самого главного, что есть у нас: у них нет надежды. Они умирают, подавляемые капитализмом, они находятся в таком положении, что несут жертвы, но не так, как несём мы их. Мы несём жертвы ради войны, которую мы объявили всему капиталистическому миру. Вот отличие положения, в котором находятся рабочие Петрограда и Москвы, от положения рабочих Вены». (Полное собрание сочинений, т. 42, с. 357–358)

Аркадий Аверченко умел талантливо писать рассказы, но не видел страданий народа в эпоху царизма. «В поэме о голодном человеке» он описывает представителей бывшей буржуазии, которые за пустым столом бедной России сладострастно вспоминают о том, как приятно проводили время в ресторане у «Альбера», вкушая навагу, фритт и бифштекс по-гамбургски в царской России.

Один из неназванных героев мечтательно провозглашает:

«– А знаешь, если бы Троцкий дал мне кусочек жареного поросенка с кашей – такой, знаешь, маленький кусочек, – я бы не отрезывал Троцкому уха, не топтал бы его ногами! Я бы простил ему...»

Автору невдомёк, что революция совершалась народом именно против тех, кто проедал в ресторанах деньги, полученные на труде миллионов тех, кто не мог и думать о таком благополучии.

Нет, он думал о рабочем человеке, но представлял себе его в образе Пантелея Гымзина, который не знал, куда ему деть два рубля с полтиной, полученные от «подлого, гнусного хозяина-кровопийцы» за 9 часов работы. Полтора рубля он потратил на подмётки, который дал ему знакомый сапожник, а на оставшийся рупь-целковый пошёл и купил «полфунта ветчины, коробочку шпрот, булку французскую, полбутылки водки, бутылку пива и десяток папирос – так разошелся, что от всех капиталов только четыре копейки и осталось».

С большим чувством сарказма Аверченко пишет затем:

«И когда уселся бедняга Пантелей за свой убогий ужин – так ему тяжко сделалось, так обидно, что чуть не заплакал. – За что же, за что?.. – шептали его дрожащие губы. – Почему богачи и эксплуататоры пьют шампанское, ликеры, едят рябчиков и ананасы, а я, кроме простой очищенной, да консервов, да ветчины – света Божьего не вижу… О, если бы только мы, рабочий класс, завоевали себе свободу! – То-то бы мы пожили по-человечески!»

Да, с таким представлением о жизни рабочего и крестьянина нельзя было понять ни массового выхода народа 9 января 1905 г., расстрелянного царскими войсками, ни Ленского расстрела рабочих, ни самой революции. С такими представлениями невозможно понять и сегодняшних протестных выступлений на юго-востоке Украины. Но это я к слову.

Аркадий Аверченко в своих рассказах не упустил возможность пырнуть ножом и Ленина с Троцким, издевательски описав их жизнь в Кремле.