Перпендикулярный мир

Еще одно различие, подумал Удалов. И внутренне согласился – пожалуй, давно пора переименовать, а то приезжают туристы, иностранные делегации, могут составить превратное представление о характере гуслярцев. Надо будет и у себя поднять вопрос.

Поперек улицы висел широкий красный транспарант. На нем белыми буквами: «Превратим наш город в образцовый!»

Удалов и против такого призыва не возражал. К этому всегда надо стремиться.

Заборы были недавно покрашены, красиво, в зеленый цвет. Одинаково. И этому Удалов нашел объяснение: видно, бывают здесь с масляной краской перебои, а тут завезли зеленую, приятную для глаза, вот обыватели и покрасились. Мысль о том, что заборы покрашены, чтобы радовать глаз проезжающего после охоты начальства, ему и в голову не пришла.

Тротуаров нет – пыльные тропинки среди пыльных лопухов. «Тут у вас отставание, – подумал Удалов. – Мы это все в позапрошлом году замостили». Ему было интересно идти и сравнивать. Как на картинке, какие бывают в детских журналах: отыщите десять различий в двух одинаковых рисунках. Вот и ломаешь голову – на одной стул с длинной ножкой, а на второй с короткой, на одной три птицы летят, на второй – четыре.

На пересечении бывшей Ленивой улицы с Торговым переулком, который здесь, как установил Удалов, именовался проспектом Бескорыстия, стоял большой деревянный щит на ножках. Щит изображал девицу в народном костюме с громадным снопом, который она прижимала к груди как доброго молодца. Над ней надпись: «Завалим родную Гуслярщину хлебами!»

Удалов вздохнул: у этих оформителей порой не хватает образования. Они, конечно, хотели как лучше, но получилось неточно.

Здесь надо повернуть налево, вспомнил Удалов. Так короче выйти к Горной. Мимо рынка, задами артели инвалидов.

Он свернул в проход: сейчас перед ним откроется бурная, привычная глазу картина продовольственного рынка.

Удалов обрадовался, углядев дыру в рыночном заборе, точно такую же, как дома. Единственная разница – там дыра как дыра, а здесь над ней небольшая надпись: «Проход воспрещен».

Тут Удалов увидел, как из прохода вылезает парнишка с соломенным веником в руке. Лицо вроде знакомое. Парнишка даже кивнул Удалову, и Удалов ему кивнул.

Потом сообразил: вчера только его видел – длинноволосым рокером, – младший брат Гаврилова! Но этот парень был коротко подстрижен, почти под ноль, а вместо кожаной куртки серый пиджачок. Вот и не узнал сразу.

Осмелев, Удалов тоже преодолел дыру и оказался на рынке.

С первого же взгляда рынок поразил Удалова. Если где и чувствовалась разница с нашим Гусляром, так это на рынке.

На нашем рынке жизнь кипит. Ближе к дыре должны быть ряды картофельные, свекольные и капустные. Там картошка одна к одной, отборная, кочаны крепкие, белые. Дальше ряд фруктовый. Там свои яблоки да груши, персики да хурма из экспериментального тепличного хозяйства, поздняя малина и банки с вареньями, соленьями, маринадами. Тут и гости с юга: узбеки с виноградом «дамские пальчики», грузины с сухим вином и мандаринами, армяне с персиками славной формы и вкуса, индусы с кокосовыми орехами и плодами манго, китайцы… нет, китайцы большей частью в мясном павильоне. Там они торгуют пекинскими утками, мясом трепангов и особенной кисло-сладкой свининой. Рядом с датчанами – те привозят на гуслярский рынок лучшее в мире масло, да с исландцами – кто лучше их засолит селедочку?

Эти мысли пронеслись в голове Удалова, вызвав обычный образ обычного гуслярского рынка, и даже вызвали слюноотделение. Но параллельная действительность предстала совсем иной.

Картофельный и свекольный ряды были пусты, если не считать одной женщины, что торговала семечками.

Удалов подошел к ней, спросил:

– Попробовать можно?

Та пожала плечами.

Удалов взял семечко – было оно горелым и пересушенным.

– Плохо, – сказал он.

– Скажи спасибо, что такое есть.

Удалов направился мимо пустых прилавков, где не видно было ни кокосов, ни яблок, к мясному павильону, но увидел над ним яркий плакат: «Выставка-продажа веников».

И в самом деле – внутри торговали вениками, шибко торговали, люди в очереди стояли. А мяса не было и в помине.

«В неудачный день я попал», – подумал Удалов. Он взглянул на прилавки, где обычно продавали молоко, сметану и творог.

Там стоял один мужик мрачного вида, перед ним банки.

– Что есть? – спросил Удалов, полагая, что масло и сметана таятся под прилавком.

– Как что? – удивился мужик. – Не видишь, что ли? Банки.

– Пустые?

– А тебе полные, что ли, подавай?

– Понял, – сказал Удалов и пошел дальше.

Присмотрелся к очереди за вениками, нашел в ней знакомые лица. Даже возникло желание – купить веник Ксюше. Правда, дома веник есть, но раз все стоят, очень хочется встать. Это атавизм, понял Удалов, превозмогая себя. Атавизм, оставшийся с тех времен, когда еще был дефицит. Это надо выдавливать из себя по капле – так, кажется, учил писатель Чехов.